Детектив и политика 1991 №4(14) - Эрик Кристи

суммарно набросанный исторический фон, без которого приключения нашего героя могут показаться экстравагантными и неправдоподобными. Тем более что сведения о нем отрывочны и не всегда надежны. Биографам приходилось буквально маневрировать между Сциллой дезинформации и Харибдой отсутствия какой-либо информации вообще. При этом нет надежды, что когда-нибудь в будущем точная информация о тайнах кремлевского двора появится. Ведь так и не появилась она ни о Сталине, ни о Екатерине Великой, ни об Иване Грозном, и их биографам приходится полагаться не столько на документ, сколько на собственную интуицию. Биографам Андропова стоило больших трудов не дать волю воображению, остаться только в пределах анализа. И хотя мы широко пользовались информацией, получаемой из России (в том числе — по тайным каналам), требовались усилия, чтобы отобрать из нее ту часть, которая заслуживала доверия.

Что касается занимательного сюжета книги, то, повторяем, он принадлежит не авторам, а герою: роль первых свелась лишь к тому, чтобы попытаться тайное сделать явным. Поэтому с полным основанием мы можем назвать Юрия Владимировича Андропова нашим соавтором — неблагодарностью было бы не сказать здесь об этом.

Глава первая

ПОРТРЕТ НА ФОНЕ ВЕНГЕРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Мы после требования правительства — Надь Имре, — мы все-таки сочли возможным вывести свои войска из Будапешта, но разместить их на аэродроме. Таким образом, наших войск в Будапеште не было. Но наши люди были, был посол в Будапеште.

Никита Хрущев. Воспоминания

В опыте крупных политических деятелей всегда есть такой момент, с которого начинается их настоящая политическая биография, словно бы сама судьба теперь ведет отсчет их времени. Оглядываясь назад, Юрий Андропов должен благодарить случай, который вырвал его в 1953 году из сомкнутой когорты московских аппаратчиков и перенес в советское посольство на улице Байза в Будапеште, хотя, когда это произошло, новое назначение вряд ли его обрадовало. Всего за два года до этого он был переведен в ЦК из Карело-Финской республики, где на разных постах провел добрый десяток лет под покровительством старого финского социал-демократа и коминтерновца Отто Куусинена.

В Москве перед 37-летним честолюбцем открывались заманчивые, хотя, учитывая сталинский партийный террор, не совсем безопасные перспективы. Но после смерти Сталина, в результате происшедшей перетряски кадров, Андропов оказывается за пределами той небольшой игровой площадки, где происходят главные политические игры, от исхода которых зависит судьба если не всего человечества, то по крайней мере его половины. Для человека с амбициями перевод из аппарата ЦК на дипломатическую работу, да еще в соседнюю социалистическую страну, означал конец партийной карьеры. Согласно простой статистике самое большее, на что Андропов мог рассчитывать, — стать под конец дипломатической службы одним из многих заместителей министра иностранных дел. Да и то в лучшем случае, а в обычном — мог, если б угодил Москве, получить повышение: перевод из социалистической страны в капиталистическую. Так произошло, к примеру, со Степаном Червоненко, советским послом в Чехословакии, который за свое рвение во время подавления в 1968 году Пражской весны был, несмотря на протесты французов, назначен на аналогичный пост в Париже. Единственное исключение — бессменный, больше четверти века, министр иностранных дел Андрей Громыко, который во время войны был советским послом в Вашингтоне.

Но Вашингтон — не Будапешт. Из Будапешта не было пути обратно в Кремль. И больше того: хотя Андропов был отправлен в Венгрию в результате шахматных манипуляций Хрущева с доставшимися ему от Сталина кадрами, все же перевод с партийной работы на дипломатическую означал также своего рода ссылку для проштрафившихся либо опальных московских бюрократов. Это была первая степень немилости, и ею широко пользовались и Сталин в ранний период своего царствования (позднее он предпочитал менее либеральные способы наказания), и Хрущев, и Брежнев, и сам Андропов, когда достиг наконец вершины Кремлевского холма. Поэтому "отлучение" от Москвы несло на себе отпечаток опалы, даже если не было личной опалой.

Есть, впрочем, слух, что неопытный в московских интригах провинциал пал тогда жертвой послесталинской борьбы за власть между премьером Маленковым и партийным секретарем Хрущевым. Будто бы Маленков, стремясь усилить свою позицию, решил сместить неугодного ему партийного руководителя Литвы Антанаса Снечкуса и поручил Андропову собрать на него досье. Однако Андропов вместо ожидаемого Маленковым компрометирующего представил объективное досье — спас тем самым Снечкуса, пожертвовав собственной карьерой. Скорее все-таки по неопытности, чем из принципа. Либо надо предположить в Андропове особый дар предвидения, который позволил ему наперед высчитать или угадать будущую победу Хрущева над Маленковым и благодарное в дальнейшем покровительство победителя. Вероятно, однако, это слух позднего происхождения. Из тех, что задним числом высветляют некоторые темные места в биографии нового советского вождя, основываясь на его теперешних пожеланиях. Иначе говоря, из породы само-распространяемых слухов — как мы увидим позже, жанр, в котором Андропов превзошел всех предшественников.

Есть и другой слух, в распространении которого он вне подозрений, ибо это не в теперешних его интересах. Согласно этому слуху, молодой карьерист из Петрозаводска показался страстному антисталинисту Хрущеву приверженцем прежних, сталинских методов руководства. Идеал полицейского государства, провозглашенный Андроповым сразу же вслед за приходом к верховной власти, подтверждает скорее второй слух, чем предыдущий. Похоже, что и в самом деле в 1953 году он был в оппозиции к взятому Хрущевым курсу на либерализацию.

То было время, когда впервые, после четверти века беспрекословного подчинения сталинским указаниям, партийным бюрократам приходилось выбирать, на чью встать сторону, ибо от этого зависела вся их дальнейшая карьера. Наверху, в Кремле, шла стремительная схватка между антисталинистами и неосталинистами, которая будоражила партийные низы, принуждая их к выбору собственной позиции: теперь требовалось не слепое послушание, а стремительная идеологическая ориентация. Причем большинство правящего Политбюро (Президиума) составляли сталинисты, и хотя один из них, Берия, был физически устранен через несколько месяцев после смерти Сталина, другие — Молотов, Каганович, Маленков, Ворошилов — свергли бы Хрущева четырьмя годами позже, если б не военное вмешательство маршала Жукова.

Именно эти нестабильные годы после смерти Сталина были для Андропова идеологически формирующими: избранная позиция вызвала венгерскую опалу, но именно здесь понадобилось воскресить сталинские методы