Детектив и политика 1991 №4(14) - Эрик Кристи

Незадолго до назначения в Венгрию — сначала советником, а спустя несколько месяцев послом — Андропов был послан в служебную командировку в Восточную Германию, где на его глазах и, возможно, не без его участия советские оккупационные войска жестоко подавили рабочий бунт 17 июня 1953 года: 267 мужчин и женщин погибли в уличных боях, сотни ранены, 18 приговорены к смерти военными трибуналами и казнены, а больше 1110 человек брошены за решетку. Это было крушение идеологических иллюзий левой немецкой интеллигенции, которая после второй мировой войны вернулась из эмиграции в "лучшую из Германий", а увидела в ней коммунистический эрзац Пруссии. Знаменитый немецкий драматург Бертольд Брехт написал вослед восстанию горькую эпитафию:

После 17 июня

Секретарю Союза писателей

Принесли найденные на аллее Сталина

листовки,

В которых говорилось, что народ

Потерял доверие правительства

И лишь созидательным трудом

Может вновь обрести его.

Правителям, наверное, было бы проще

Освободить этот народ от обязанностей

И подыскать себе другой.

Естественно, что вожди советской империи извлекли из этого восстания совсем иной урок, чем левые немецкие антифашисты, — необходимости более жесткого курса по отношению к непокорному восточноевропейскому стану. Тем более поразительно, что буквально через несколько дней после подавления берлинского бунта Москва вызвала венгерских руководителей во главе с партийным боссом и премьером Матиасом Ракоши и устроила им начальственную головомойку за жесткие методы управления, недостаточную гибкость, насильственную коллективизацию, экономические ошибки и даже за нарушения законности и аресты невинных людей. Процесс десталинизации в советской империи начался, таким образом, с Венгрии, с почти трехлетним опережением не только других восточноевропейских вассалов Москвы, но и самой метрополии. XX антисталинский съезд состоялся только в феврале 1956 года.

Чем объяснить, что пионером антисталинского движения Кремль избрал именно Венгрию? Более жестоким, чем в других государствах-спутниках, режимом? Большей приверженностью венгерского руководства сталинизму? Большим размахом репрессий? По всем этим параметрам Венгрия среди других восточноевропейских стран находилась где-то посередине, мало чем от них отличаясь. Но дело все в том, что в отличие от других восточноевропейских сталинистов Матиас Ракоши, отсидевший 16 лет в хортистских тюрьмах и вымененный Кремлем на несколько полковых знамен-реликвий, которые русская армия захватила во время подавления Венгерской революции 1848–1849 годов, был по происхождению евреем. Перед кремлевскими вождями во время встречи с венгерской делегацией лежали копии подробного отчета о положении в Венгрии, который составил предшественник Андропова, тогдашний советский посол в Будапеште Евгений Киселев. В отчете черным по белому указывалось, будто главная беда Венгрии в том, что ею управляют четыре человека, и все они, во главе с Ракоши, евреи.

— Послушайте, Ракоши, — сказал Берия, руководитель советской госбезопасности. — Мы знаем, что Венгрией управляли турецкие султаны, австрийские императоры, татарские ханы и польские короли. Но, насколько нам известно, Венгрией никогда не правил еврейский царь. Вы между тем превратились в такого царя. Но имейте в виду — мы этого допустить не можем.

Хрущев поддержал тогда своего самого опасного соперника, которого по его приказу через несколько дней расстреляют в подвале Лубянки, где совсем еще недавно Берия был полноправным хозяином.

Советские вожди соглашались оставить Матиаса Ракоши партийным боссом, но настаивали, чтобы на посту премьера его сменил любой другой человек, который отличался бы прежде всего тем, что не был евреем. Так Советский Союз сам назначил на пост руководителя венгерского правительства будущего вождя Венгерской революции Имре Надя — он подошел Москве благодаря своему нееврейскому происхождению.

Это был, конечно, сугубо формальный, анкетный подход к вопросу, и в данном случае Советскому Союзу пришлось вскоре расплачиваться за свой антисемитизм. Можно даже сказать, что Кремль исходил из идеалистических принципов (если таковыми считать антисемитские), игнорируя пользу дела и собственную выгоду. Ибо еврей Ракоши был куда более предан русским, чем венгр Надь. И его еврейство никогда не мешало беспрекословно и слепо следовать линии Кремля, даже если эта линия была антисемитской. Когда за несколько месяцев до смерти Сталин задумал грандиозное антисемитское шоу по так называемому "делу врачей", которые обвинялись в покушении на жизнь кремлевских вождей по заданию сионистских организаций и западных шпионских центров, еврей Ракоши, не мешкая ни минуты, арестовал директора Европейского госпиталя доктора Бендика и других будапештских врачей-евреев, чтобы по советскому сценарию устроить аналогичный спектакль в Венгрии. Таким образом, из-за установки на антисемитизм Хрущев, Берия, Маленков и вся тогдашняя кремлевская рать ослабила власть верного союзника, передав значительную ее часть Имре Надю — союзнику более чем сомнительному.

Первым, кто это понял, был Юрий Андропов. Прибыв на место, он оценил ситуацию трезво, без антисемитских предрассудков, а исходя исключительно из интересов советской империи, которую он в Венгрии представлял. В отличие от предшественника Киселева и наперекор указаниям из Москвы, которая продолжала поддерживать Имре Надя против Матиаса Ракоши, Андропов решительно занял сторону последнего. Тем более что уже через год после назначения премьером Имре Надь представил на рассмотрение ЦК партии и парламента программу, которая предусматривала закрытие концентрационных лагерей, политическую амнистию, экономическую децентрализацию, разрешение крестьянам покидать колхозы. Это создавало для беспокойства Кремля куда более веские причины, чем в июне 1953 года. Теперь Венгрия не просто опережала Москву в процессе десталинизации, но заходила так далеко, как в Советском Союзе никто никогда в будущем не зашел.

Венгерская реальность и тенденциозное ее отражение в посольских доносах Андропова возымели действие: 7 января 1955 года венгерских вождей снова вызвали в Москву и снова подвергли суровому разносу. Но на этот раз подсудимым был Имре Надь, которого кремлевские прокуроры — Хрущев, Маленков, Микоян, Молотов, Каганович и Булганин — обвиняли во всех, по советскому политическому кодексу, смертных грехах: ревизионизме, умалении роли коммунистической партии, буржуазном национализме, подрыве колхозов и даже в снижении военного потенциала страны. Как и летом 1953 года, перед каждым советским вождем лежала аккуратная папка, из которой они черпали обвинения, аргументы и доказательства. Причем надо отдать должное Андропову: досье на Имре Надя было подготовлено им с необычайной