На карнавале истории - Леонид Иванович Плющ
Шрифт:
Интервал:
Отставник, услышав про Троцкого, возликовал: я выдал себя с головой как троцкист и, тем самым, наймит фашизма, сионизма и империализма. Он со смаком стал припоминать все небылицы о Троцком. А я, как последний кретин, орал о гражданской войне, о роли Троцкого в создании Красной Армии и как главнокомандующего.
Я понимал всю глупость и унизительность спора с этими «ортодоксами»-ящерами, но ненависть (а под ней, в подсознании, — страх) душила меня.
Выручила меня понятая — я увидел ее сочувствующий мне испуг (я ведь все время при этом говорил о судьбе крестьян и рабочих, хотя и забыл на время о ней) и остановился.
Отставник попытался продолжить, и тогда я сказал Чунихину, что они здесь не для дискуссии по истории партии. Тот попросил отставника замолчать.
— Вы же видите, что Леонид Иванович нервный!!!
Слово «нервный» окончательно привело меня в норму. Я вспомнил слова юмориста Остапа Вишни о том что одной из заповедей украинского народа является фаталистически-спокойное: «Та якось воно буде!»
Вернулся юмор, тем более, что все время возникали забавные ситуации.
Чунихин добрался до самиздатских стихов.
— Это кто такой Максимилиан Волошин?
— Неполитический поэт начала века.
— Ага, о революции.
— Да, и за нее. Смотрите эту строчку. (Через строфу шло — против.)
— А почему тут Бог?
— А про Бога любят писать и атеистические поэты, не всегда даже ругая.
Передал другому. Тот почитал, почитал, увидя философскую муть и непонятные выражения, явно не политические — отдал мне.
Достал несколько машинописных листов из сборника стихов без фамилии автора. Мне жаль было с ними расставаться: тюремные стихи Даниэля.
Хорошо, что машинистка не послушала меня и не отпечатала биографическую сводку о Даниэле, написанную мною.
Чунихин просмотрел и сразу напал на стихи о Родине. Я понял опасность и быстро изложил ему версию о любви поэтов каяться в своих грехах.
— А кто автор?
— Анонимный.
— Почему?
— Не знаю. Может быть, перепечатывающий забыл. Да и у Пушкина были анонимные стихи, не политические.
— Любовные?
— Всякие. Поэтов разве поймешь!?
— А может быть, вы знаете фамилию автора?
— Если б знал, то сказал. Ведь крамолы тут нет.
Я подсказал ему метод поиска — искать слова «партия», «социализм», «вождь», «свобода», «демократия» и т. д. Я исходил из того, что крамола по понятиям КГБ — или произведения на украинском языке, или в несоветской форме (например, стих без знаков препинания, стих с абракадабрами, футуристический стих и т. д.), или о партии (какой дурак перепечатывает о партии похвальные стихи?).
Чунихин передал Даниэля помощнику. Он, скучая, просмотрел, опять увидел слово «Родина», спросил меня об отношении автора к Родине. Я, не покривив душой, сказал, что аноним ее любит. Он, видимо, усомнился, т. к. опять бегло перечитал. Особого энтузиазма аноним в своем патриотизме не проявлял, но и не клеветал — все о природе больше.
— А все же кто автор? Не скажете — заберем.
— Не имеете права — клевету должны искать.
— Мы можем отдать литератору-эксперту.
— Забирайте, но чтобы отдали. Мне нравятся эти стихи.
Чунихин явно не хотел со мной ссориться из-за каких-то стихов без крамолы: стану вовсе несговорчивым. А кагебистам очень важно по ходу следствия «договариваться» с подследственными или свидетелями по многим деталям допроса.
К тому же улов был неплохой: и сионизм, и клевета на КГБ, на дружбу народов, и украинский национализм (статья Е. Сверстюка «Собор в лесах», русский перевод в черновике), и клевета на революцию (черновик начинался примерно такими словами: «Итак, наша революция потерпела крах, как и идейная контрреволюция. Потерпели поражение все партии». Мысли он не понял, но клевета была налицо. Да и намек уловил — продолжить революцию).
В «Россинанте» его привлекла фраза о том, что пока «Российская империя не превратится в Союз Социалистических Республик (каждое из этих слов должно стать фактом), рознь будет расти». Фразы в скобках он не понял, но клеветническое утверждение о том, что СССР — Российская империя, усёк.
Были также переводы А. Фельдмана из «Литерарных листов», но крамолы там не было, так что явной связи с чехословацкой контрреволюцией не обнаружилось.
Пришел Дима из школы. Он посмотрел на обыскивающих, решил, что это кто-то из самиздатчиков-книгоманов, и побежал играть во двор.
В конце обыска Чунихин нашел мое заявление в ЦК профсоюзов о нарушении трудового законодательства по отношению ко мне. Поколебался — брать ли? Не взял, а я только позднее понял, что надо было намекнуть, что и там есть клевета. На суде можно было бы использовать факты, приведенные в заявлении. Дело в том, что, не будучи внесенным в протокол обыска, это заявление не будет допущено для прочтения на суде. Если же заявление будет упомянуто в протоколе, то я смогу потребовать прочесть его.
Шмон, наконец, закончился.
Чунихин записал все изъятое, в том числе пишущую машинку. Я прочел. Все по форме. Опытный юрист, видимо, заметил бы что-нибудь незаконное.
Я отказался подписывать, объяснив, что считаю статью 1871, по которой велся обыск, антиконституционной. Чунихин стал спорить и, наконец, предложил записать в протокол отказ.
Я считаю, что самиздатчик должен заранее определить свою тактику по отношению к КГБ, но не должен придерживаться твердого плана — многое зависит от ситуации. У меня в данном случае была выигрышная ситуация: почти ничего не обнаружили, а все обнаруженное ими удобно использовать на процессе. Поэтому, поколебавшись, я согласился с ним.
Написал, что так как я считаю КГБ антикоммунистаческой и антисоветской в сущности своей, т е. антиконституционной организацией, то не хочу вступать с ней даже в формальные отношения, потому что не хочу участвовать в беззакониях.
Столь неуклюжей конструкция получилась оттого, что я пытался предусмотреть возможные перекручивания фразы и в то же время хотел выразить главное в моих будущих мотивировках отказа от дачи показаний. И намерен был это главное сделать основным в процессе над ними (т. е. превратить процесс над политическим «преступником» в процесс над полицией и правительством).
Чунихин сообразил свою ошибку и хотел уговорить меня снять эту формулировку. Но я отказался переписывать свою фразу.
Уходя, он спросил:
— Вам прислать завтра повестку на допрос или придете так?
Я удивился поспешностью вызова на допрос: нужно же изучить изъятое? Но согласился без повестки — скучно заставлять их соблюдать все формальности (хотя и надо: это ведь одна из основных идей движения — заставить блюстителей закона соблюдать свои же законы и бороться с нарушением закона законными методами).
Идя утром в областное КГБ, я захватил с собой статью
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!