Мартовские дни 1917 года - Сергей Петрович Мельгунов

Петербурге с арестом по ордеру нового министра юстиции полк. Шихеева, производившего в Штабе расшифровку манифеста. Окружению Бубликова казалась подозрительной медлительность работы – ясно, умышленно затягивают; звонок в Гос. Думу и решение, как выразился Ломоносов, «на всякий случай полковника с актом арестовать». Сказано и сделано – из Думы послали не то грузовик, не то лимузин. Вероятно, этим объясняется «спешное» привлечение к делу считавшегося «специалистом по шифровальному делу» будущего командующего петербургского округа, полк. ген. штаба Половцова, которого Гучков привлек к работе военной комиссии. Он вместе с Родзянко отправился в главное управление Ген. штаба и расшифровал ночную телеграмму Гучкова об отречении, адресованную на имя нач. Гл. штаба для передачи председателю Думы258.

Неожиданное содержание акта отречения произвело переполох в кругах Врем. Комитета – прежде всего в связи с теми антидинастическими требованиями, которые так определенно выявились в течение дня. Керенский «без всяких обиняков заявил, – по словам Родзянко, – что если воцарение Мих. Ал. состоится, то рабочие г. Петрограда и вся революционная демократия этого не допустят». Смущал и вопрос о законности акта, поднимавший «обоснованный юридический спор» в смутное и тревожное время. Этот вопрос кратко рассматривает в воспоминаниях Набоков. «Наши основные законы, – говорит он, – не предусматривали возможности отречения царствующего императора и не устанавливали никаких правил, касающихся престолонаследия в этом случае!.. При таком молчании основных законов престол в случае отречения мог переходить только к “законному наследнику”. Престол российский – не частная собственность, не вотчина императора, которой он может распоряжаться по своему произволу… Поэтому передача престола Михаилу была актом незаконным. Никакого юридического титула для Михаила она не создавала». «Принятие Михаилом престола», следовательно, было «с самого начала порочным». Не удовлетворял вел. кн. Михаил с морганатической супругой и легитимистов, мнения которых находили известный отзвук в думской среде. Мы видели, что «интригам» кн. Брасовой готовы были они приписать даже идею регентства, за которой таилась секретная мысль превратить временного регента в постоянного императора. Столичная «яхт-клубская» молва давно уже приписывала кн. Брасовой подготовку в этих целях чуть ли не заговора. (Запись Нарышкиной 21 авг.). Палеолог, с своей стороны, еще в феврале 16 года записал ходячие слухи и комментировал их. «Честолюбивая и ловкая» кн. Брасова «за последнее время поддерживает самые либеральные мнения. Ее салон… часто принимает левых членов Гос. Думы. В придворных кругах ее обвиняют в измене монархическим принципам, она, впрочем, этим чрезвычайно довольна, так как это подчеркивает ее позицию и подготовляет популярность. Она все более и более разворачивается, она высказывает столь удивительно отважные идеи, которые, исходя из другого рта, могли бы повлечь за собой каторжные работы» (см. в моей книге «Легенда о сепаратном мире» еще суждения, высказанные на заседании прогрессивного блока).

Так или иначе первым решением в среде думского комитета и нового правительства было – остановить распубликование манифеста. В 5 час. утра Родзянко и Львов259 вызвали к прямому проводу Рузского и Алексеева260. Председатель Думы довольно ярко, чрезмерно даже сгущая краски (может быть, в целях более сильного воздействия на главнокомандующих, а может быть, в состоянии собственной растерянности), изобразил то, что происходило в недрах новой правительственной власти. «С великим трудом, – говорил Родзянко, – удалось удержать в более или менее приличных рамках революционное движение, но положение еще не пришло в себя и весьма возможна гражданская война. С регентством Великого Князя и воцарением Наследника Цесаревича помирились бы, может быть, но воцарение его, как императора, абсолютно неприемлемо». На сожаление, выраженное Рузским, по поводу того, что «депутаты, присланные вчера, не были в достаточной степени освоены с ролью и вообще с тем, для чего приехали», Родзянко пояснил: «Опять дело в том, что депутатов винить нельзя. Вспыхнул неожиданно для всех нас такой солдатский бунт, которому еще подобного я не видел, и которые (так в подлиннике), конечно, не солдаты, а просто взятые от сохи мужики, которые все свои мужицкие требования нашли полезным теперь же заявить. Только и слышно было в толпе: “Земли и воли”, “Долой династию”, “Долой Романовых”, “Долой офицеров”. И началось во многих частях избиение офицеров, к этому присоединились рабочие, и анархия дошла до своего апогея261. В результате переговоров с депутатами от рабочих (?) удалось прийти к ночи сегодня к некоторому соглашению262, которое заключалось в том, чтобы было созвано через некоторое время Учред. собрание для того, чтобы народ мог высказать свой взгляд на форму правления, и только тогда Петроград вздохнул свободно, и ночь прошла сравнительно спокойно. Войска мало-помалу в течение ночи приводятся в порядок, но провозглашение императором вел. кн. Мих. Ал. подольет масла в огонь, и начнется беспощадное истребление всего, что можно истребить. Мы потеряем и упустим из рук всякую власть, и усмирить народное волнение будет некому; при предложенной форме возвращение династии не исключено и желательно, чтобы примерно до окончания войны продолжал действовать Верховный Совет и ныне действующее с нами Временное правительство263. Я вполне уверен, что при этих условиях возможно быстрое успокоение, и решительная победа будет обеспечена, так как несомненно произойдет подъем патриотического чувства…»264. – «Скажите, для верности, так ли я вас понял? – спросил Рузский. – Значит, пока все остается по-старому, как бы манифеста не было, а равно и о поручении кн. Львову сформировать министерство. Что касается назначения вел. кн. Н.Н. главнокомандующим повелением Е. В., отданным вчера… То об этом желал бы знать также ваше мнение; об этих указах сообщено было вчера очень широко по просьбе депутатов265, даже в Москву и, конечно, на Кавказ». – «Сегодня нами сформировано правительство с кн. Львовым во главе, – ответил Родзянко. – Все остается в таком виде: Верховный Совет, ответственное министерство и действия законодательных палат до разрешения вопроса о конституции Учр. собранием. Против распространения указов о назначении вел. кн. Н.Н. верховным главнокомандующим не возражаем». – «Кто во главе Верховного Совета?», – интересуется Рузский. «Я ошибся: не Верховный Совет, а Временный Комитет Гос. Думы под моим председательством» 266.

Соединившись со Ставкой, Родзянко просил Алексеева «не пускать в обращение никакого манифеста до получения… соображений, которые одни могут сразу прекратить революцию», и повторил ему с небольшими вариантами то, что сказал Рузскому. «Приму все меры задержать… командующих войсками… сообщенный им манифест, – ответил Алексеев. – Сообщенное мне вами далеко не радостно. Неизвестность и Учр. собрание – две опасные игрушки в применении к действующей армии… Петроградский гарнизон, вкусивши от плода измены, повторит его с легкостью и