Рутина - Евгений Алехин

Вот мы с Лео поехали на встречу с дедом вдвоем на скутере. Первые пробы, я был очень возбужден. Лео вел, у меня за спиной висел рюкзак с камерой и объективами, в руке я держал монопод. Подъехали к условленному бару в деревне Чапоре, где дед часто бухал с другими стариками. Лео припарковался через дорогу, я увидел: наш дед, Арт, сидит за стойкой. Лео заулыбался и пошел к нему, пока я распаковывал и устанавливал камеру на монопод. Вдруг случился какой-то кипеж, я поднял голову и увидел, что дед толкает Лео и что-то зло кричит ему. До меня доносилось только «ликинг пусси», «дерти рашнз» – слова в таком духе. Потом дед плеснул напиток Лео под ноги, достал сценарий и расшвырял его по бару. Лео стоял в недоумении, а дед отвернулся и стал общаться с барменом, который и бровью не повел. Оба они теперь делали вид, что Лео в баре просто нет.

– Он сказал: «Ни один мужчина не будет протирать пизду салфеткой, перед тем как отлизать», – так пояснил ситуацию Лео, когда подошел ко мне и отдышался.

– Но это же его не касается! – сказал я.

– Он другого мнения.

Я дал Лео подержать камеру, дошел до деда и сказал, в кои-то веки не думая о своем английском:

– Эй. Почему ты говоришь с ним о моей роли? Это ведь я делаю. Я мою киску. Твой персонаж нормальный мужик! А мой параноид-андроид. Пусси-вошер итс ми! Но ю, грэндфа!

Дед повернулся и сказал:

– Фок ю, сынок!

Я поплелся обратно, униженный и сраженный. Резко я утратил веру в фильм. С первым же утвержденным актером случилась такая ситуация – о чем я думал?

Лео начал ставить другое кино. Подружился с каким-то индусом и целыми днями снимал его то на камеру, то на фотоаппарат.

Там был какой-то мутный сценарий, сочинявшийся на ходу, разговоры велись на хинди, вникать я не стал. Сам пытался писать свои сценарии, смотрел очень много фильмов, по чуть-чуть работал в клубе и чувствовал, что какая-то серая тоска пожирает меня. Почти каждый вечер я объедался местной едой так, чтобы заглушить этот гул бессмысленности. Я жрал самосы на заправках и всякие овощные блюда во всех местных забегаловках, пока не сжег себе желудок этими приправами. Во мне что-то воспалилось, лимфоузлы набухли. Может быть, проблема была в голове, а не в инфекции, но несколько дней меня рвало, а дристать я буду еще много месяцев. Я лежал в постели, почти не разговаривал ни с Лео, ни с Оксаной, перестал есть, только пил воду. Но воли к выздоровлению не было. Ведь неудивительно, что людям требуются огромные деньги, чтобы снять фильмы.

Что я себе придумал? Что сам все сниму и смонтирую? Что у меня получится хороший звук через накамерный микрофон? Даже не проконсультировался со звукорежиссером. Даже оборудование толком не взял, только репетиционный диктофон и пушку Rode. С чего я решил, что смогу организовывать и вдохновлять людей? Я пилил себя, организм отказывался от пищи, мозг отказывался от увлечений и радостей. Мой желудок и душу разъедало, тошнота не проходила. В одну из ночей – Оксана была на смене – я почувствовал, что уже не осталось сил даже испытывать боль. Ко мне пришла смерть. Ее не было видно, но я почувствовал холод, знал, что смерть стоит у постели. Сгустки тьмы наползали с разных сторон, но страшно не было.

– Самое время, – сказал я вслух. – Надоела эта шарманка.

После этого я распластался на постели и закрыл глаза. Меня накрывало пленкой, все тело, корни тьмы пробирались под кожу, до жизненно важных органов. Сейчас сердце остановится, подумал я и отключился.

Мне снилось детство, снилась Металлплощадка. Я проснулся и почувствовал себя лучше. Смерть не забрала меня. Начинался рассвет, я вышел на балкон с камерой, установил ее на монопод и со второго этажа снимал дорогу, ведущую к нашему дому. Просто случился такой порыв, и я начал снимать. Вскоре услышал шум скутера и догадался, что это Оксана едет с работы. Она подъехала, и я перевел камеру на нее.

– Привет, тебе лучше? – спросила Оксана.

Я кивнул и свободной рукой показал большой палец. Оксана поставила скутер на подножку и зашла в подъезд. Это был очень хороший кадр, я его пересматривал много раз. Она – усталая, но рада увидеть меня ожившим – в утренних сумерках заезжает на территорию в красивой ветровке, которую сшила сама. Улыбается мне. Потом справляется о моем здоровье. Мне казалось, что я тогда к ней испытал очень сильное чувство любви и дружбы. Оксана поднялась, у нее с собой была банка пива, а я пил некрепкий чай. Обнялись, смотрели на начинающийся день.

– Думаю, мне нужно возвращаться в Россию, – сказал я. – Ты поработаешь до конца сезона, покупаешься. А я тут заебался.

– А там что?

– Сделаю несколько концертов, чтобы дальше было на жилье. Потом, может, и камеру продам. Найду нам квартиру в Петербурге.

– Давай в Питере, – Оксана вздохнула и пожала плечами. – Где выступите?

– Владивосток, Хабаровск, Казань, Петербург и Москва.

– Ого, а как во Владике?

– На Восток, конечно, вдвоем с Костей, без музыкантов. Там даже небольшой гарант дают.

Скоро Лео поехал вглубь материка с одним французским писателем-алкашом, а я на поезде – в Дели, чтобы оттуда улететь в Россию. Плотину прорвало на втором концерте, в Хабаровске, где нас с Костей поили халявным сидром. Мы устроили синхронные заплывы в разврат сначала там, потом в Казани, и дальше в каждом городе у меня случилась интрижка.

Последний концерт этого маленького тура был в Москве. Выступили мы нормально, потом я сосался в баре с юной бабой, которую вписал на шоу наш бывший клавишник и вечный друг Зоран Питич. Зоран, кажется, был недоволен.

– Че это такое, брат? Потерпи немного, – упрекал меня он. – Давай горло смочим.

У него уже сложилась хорошая схема: вписывает девчонок на наши выступления, а они потом, покупая ему выпивку, водят по барам до открытия метро. Перепадала ли ему – сорокалетнему деду – молодая пися, Зоран галантно умалчивал.

Потом я поехал на такси к юной бабе в гости. Помню, что в квартире был ее парень, который производил впечатление гея. Ему было плохо, он пил терафлю, накрывшись тремя одеялами, стонал из постели:

– Котя, посиди со мной. Кого ты привела?

– Не обращай внимания. Это поэт, мой друг. Он очень талантлив.

– Какой еще талантливый поэт, Котенька? Я болею!

Юная баба называла его любимым. У них явно были какие-то странные отношения, нежные, но не предполагающие верность. Я очень смутился и сел на задницу в коридоре. Ждал. Юная баба завела меня в ванную, включила воду, а сама посидела с парнем, пока тот не уснул. Я лег в прохладную воду, немного протрезвел. Она вошла, взяла меня за член так, чтобы я поднял его из воды, и принялась дергать, целовать то меня, то шляпу.

– Это нормально?

– Что?

– Ну что это за парень? Это твой парень? У вас отношения?

– Если хочешь, то уезжай, – ответила она, глядя мне в глаза и выпуская ствол.