Легенды крови и времени - Дебора Харкнесс

Желудок Маркуса перевернулся, словно рыба.

– Нет, – решительно покачала головой мадам де Жанлис. – Ты должен проявить волю и увести мысли от неудобств поездки, направив их выше. Допустим, продумать, чем бы ты смог впечатлить графа Филиппа.

– Боже! – застонал Маркус, закрывая рот ладонью.

От него ждали выступления перед дедом на манер дрессированной обезьянки, которую он видел вблизи Парижской оперы. Обезьянка плясала и кувыркалась, а зеваки бросали мелочь в шляпу дрессировщика. Маркус вспомнил, как в детстве мать водила его в дом мадам Портер.

– Думаю, тебе стоило бы начать со стихов, – посоветовала мадам де Жанлис. – Граф Филипп страстно любит поэзию и обладает потрясающей памятью на стихи.

Но Маркус вырос среди полей и лесов Западного Массачусетса, где к любым стихам, которых нет в Библии, относились настороженно. Стихов он не знал. Мадам де Жанлис предприняла героические усилия, пытаясь научить его нескольким строчкам из стихотворения Вольтера «Светский человек», но французские слова не задерживались в памяти Маркуса. Урок то и дело приходилось прерывать, чтобы открыть дверцу кареты, высунуть голову и позволить желудку исторгнуть еще какую-то часть содержимого.

– Повторяй за мной, – невозмутимо требовала мадам де Жанлис. – «Regrettera qui veut le bon vieux temps, / Et l’âge d’or, et le règne d’Astrée, / Et les beaux jours de Saturne et de Rhée, / Et le jardin de nos premiers parents»[35].

Маркус снова и снова послушно повторял эти строки, пока мадам де Жанлис не сочла его произношение удовлетворительным.

– А как дальше? – спросила строгая учительница и поборница дисциплины.

– «Moi, je rends grâce à la nature sage»[36], – отчаянно рыгая, продекламировал Маркус.

Он весьма смутно понимал общий смысл стихотворения, но Фанни заверила его, что мадам де Жанлис сделала очень удачный выбор. Правда, Ульф, сопровождавший их в Отёй, не выглядел убежденным.

– «Qui, pour mon bien, m’a fait naître en cet âge / Tant décrié par nos tristes frondeurs»[37].

– И не забудь последнюю строчку! Ее ты должен произнести с искренним убеждением, – сказала Фанни. – «Ce temps profane est tout fait pour mes moeurs»[38]. Как же я скучаю по нашему дорогому Вольтеру! Стефани, ты помнишь наш последний вечер с ним?

Наконец карета сбавила вход и проехала через широкие ворота. За ними, на холме, стоял внушительный особняк с белыми каменными стенами, занимавший едва ли не всю вершину холма. Со всех сторон к нему примыкали сады. Таких больших садов Маркус еще не видел. Сейчас там лишь темнели голые ветки деревьев, но Маркус живо представил, как все это выглядит летом. Фанни перехватила его взгляд.

– Сады – любимое детище Марты, – сказала Фанни. – Она сама не своя до цветов и кустов. Сегодня ты ее наверняка увидишь.

Но у подножия широкой лестницы их ожидала не женщина, а величественный вампир, чьи волосы были слегка тронуты сединой. Как и всё в этом имении, передний двор отличался размерами и удивительной чистотой. Отовсюду слышались негромкие звуки выполняемых работ. В воздухе разливались ароматные запахи, долетавшие сюда из кухни. Конюхи выводили из дверей конюшни красивых лошадей. С внутренней стороны к стене примыкали мастерские и хозяйственные постройки. Бесшумно открывались и закрывались двери, впуская и выпуская слуг и ремесленников.

– Здравствуйте, миледи Фрейя, – сказал вампир и поклонился. – Здравствуйте, месье Маркус.

– Здравствуй, Ален.

Маркус впервые заметил на лице Фанни легкую растерянность.

– Перец, – произнес Маркус, узнав запах вампира. – Это вы следили за мной.

– Добро пожаловать в Отель-де-Клермон. Сир Филипп вас ждет, – сказал Ален, отходя в сторону.

Створки арочных дверей парадного входа были распахнуты, приглашая войти в просторный холл.

Маркус переступил порог. Здание, в котором он оказался, значительно превосходило филадельфийские особняки – предел мечтаний его недавнего человеческого прошлого. Черно-белые мраморные плитки были отполированы до блеска и отражали падающий свет так, что казалось, будто весь холл сверкает. Каменная изогнутая лестница в центре холла уходила к широкой площадке второго этажа и дальше вверх, к следующему этажу. Высокий потолок холла поддерживался лесом белых колонн, придавших дополнительное изящество этому просторному помещению. Колонны создавали аркаду между входными дверями и другими – в дальнем конце. Те вели на обширную террасу, откуда открывался вид на реку и поля за ней.

Маркус вновь почувствовал, что за ним наблюдают. В доме Филиппа это чувство стало сильнее. Пахло лавровым листом, воском для печатей и неизвестным Маркусу фруктом. Сюда же примешивался запах перца, распространяемый Аленом, мускусный запах мадам де Жанлис и легкий сладковатый аромат роз, всегда сопровождавший Фанни. Нос Маркуса улавливал и другие, более слабые запахи: шерсти, меха и еще чего-то, похожего на запах дрожжей. Схожий запах исходил от пожилых пациентов Отель-Дьё. Должно быть, так пахло увядающее тело.

Маркус тщательно рассортировал запахи, выделив при этом главные: запах лаврового листа и воска для печатей. Тот, кому они принадлежали, являлся центром притяжения этого дома и сейчас находился у Маркуса за спиной; там, где Маркус наиболее уязвим.

Его дед. Вампир, которого Фанни называла Far, графиня де Жанлис граф Филипп, а Ален именовал сиром. Маркус пожалел, что рядом нет Галлогласа и даже выскочки Хэнкока. Они бы посоветовали, как себя вести. Подсказали бы, чего дед ожидает от него. Еще до приезда во Францию Маркус много что умел: стирать белье, готовить лекарства и управляться с лошадьми. Но он и понятия не имел, как надлежит приветствовать вампира, занимающего самую верхнюю ступеньку в семейной иерархии. Вампирские приветствия, какими обменялись с ним Галлоглас и Фанни, здесь явно не годились.

И тогда Маркус обратился к своему массачусетскому прошлому. Сначала поклонился так вежливо, как только мог. В своей человеческой жизни он кланялся довольно неуклюже. Превращение в вампира сгладило все шероховатости движений. Пожалуй, мать сейчас гордилась бы им. Затем Маркус нырнул в глубины совести и воззвал к честности, которую ему внушали с церковной кафедры и со страниц букваря.

– Дед, вы должны простить меня, но я не знаю, как правильно себя вести. – Отвесив поклон, Маркус выпрямился и стал ждать, что кто-нибудь придет ему на помощь.