Император Крисп - Гарри Тертлдав

Теперь уже Оливрия смотрела на Фостия с таким выражением, словно не знала, что с ним делать. Так оно, скорее всего, и было: ведь, уезжая, он не мечтал сражаться и уж тем более заработать похвалу Сиагрия. Но инстинкт самосохранения вынудил его поднять саблю против монаха с дубиной, а потом Сиагрий решил, что он помчался атаковать имперцев, а не сдаваться им. Мир иногда бывает весьма странным.

— Можно мне немного поесть, пока я не упал от слабости? — жалобно попросил он.

Сиагрий и Оливрия подхватили его под руки и едва не принесли к столу, усадили и поставили перед ним черный хлеб, твердый крошащийся сыр и вино, которое Фостий оценил как достойное лишь промывать солдатские раны. Тем не менее он сразу влил в себя солидную кружку и почувствовал, как оно бросилось ему в голову. Впиваясь зубами попеременно в хлеб и сыр, он рассказал Оливрии тщательно отредактированную версию того, как оказался на кончике стрелы.

— Понятно, — отозвалась девушка, когда он закончил. Фостий не был уверен, что она все поняла, но теперь он и сам не был уверен, какая из версий настоящая. Повернувшись к Сиагрию, она сказала, осторожно подбирая слова и таким тоном, словно Фостий не сидел рядом с ней:

— Когда его приказали взять с собой в набег, то я подумала, что это был план погубить его и тем самым принести горе его отцу.

— Так задумал ваш отец, госпожа, — согласился Сиагрий, также игнорируя Фостия, — но он сомневался, верит ли парень в светлый путь. Поскольку же вера его настоящая, то он стал для нас ценнее живой, чем мертвый. Так мне, по крайней мере, кажется.

— Надеюсь, ты прав, — ответила Оливрия, неплохо, на взгляд Фостия, имитировав безразличие.

Он сидел, дожевывая краюху хлеба, и размышлял. Чем фальшивее он станет себя вести в том, что приписывает ему Сиагрий, тем лучше ему будет. Какой отсюда урок? В том, что Сиагрий настолько злобен, что фальшь перед ним оборачивается добром? Тогда как объяснить то, что он о нем заботился, привез обратно в Эчмиадзин и теперь подливает ему в кружку кислого, но крепкого вина?

Фостий поднял кружку левой рукой:

— Выпьем за… то, чтобы я скоро мог пользоваться и правой рукой.

Все выпили.

Если на карте писать, она портится и становится бесполезной. Если втыкать в нее булавки — тоже. Крисп уговорил Заида создать при помощи магии красные камушки, которые прилипали бы, как магниты, в нужных местах к пергаменту и оставались там, даже если его скручивают. Теперь он пожалел, что выбрал именно такой цвет: когда карту разворачивали, создавалось впечатление, будто она заболела оспой.

И всякий раз, разворачивая ее, он добавлял новые камушки, отмечая места новых вспышек фанасиотского насилия. Большая их часть, как и прошлым летом, располагалась в северо-западном квадранте западных провинций, но далеко не все.

Взглянув на донесения, он положил два камушка в гористом районе юго-восточной части полуострова, в самом центре империи.

Его мало утешало то, что карта лежала на складном столике в императорском шатре, а не на столе во дворцовом кабинете. Некоторым императорам хватило бы самого факта, что кампания началась, чтобы создать у них впечатление оправданное или нет, — будто они делают что-то против религиозных фанатиков.

Но Крисп видел внутренним взором пламя, полыхающее на карте там, где располагались красные камушки, слышал крики торжества и отчаяния. Даже одного такого камушка хватило бы с избытком, а карту усеивали несколько десятков.

Стоящий рядом с ним Катаколон тоже мрачно разглядывал красные камушки.

— Они повсюду, — пробормотал он, покачивая головой.

— Да, впечатление именно такое, верно? — спросил Крисп. Картина понравилась ему не больше, чем сыну.

— Верно, — подтвердил Катаколон, не отрывая глаз от пятнистого листа пергамента. — А какой из них обозначает, где находится Ливаний и его главные силы?

— Хороший вопрос, — признал Крисп. — И империи нужно дать на него правильный ответ. Жаль, что я его не знаю. Беда в том, что ересиарх пользуется этими небольшими налетами как прикрытием для своих главных сил. Они могут оказаться практически где угодно.

Сформулированная подобным образом, эта мысль прозвучала особенно тревожно.

Армия Криспа удалилась от столицы всего на расстояние двухдневного марша. И если фанатики Ливания обрушатся на нее прежде, чем она изготовится к сражению… Крисп покачал головой. Не выйдет — армия окружена пикетами, и любой, кто попытается застать ее врасплох, будет жестоко наказан. А если он сейчас начнет шарахаться от любой тени, то получится, что Ливаний опережает его на несколько ходов.

Катаколон оторвался от карты и взглянул на Криспа:

— Так ты решился завести еще одного отпрыска, верно, отец? И в твоем-то возрасте?

— У меня уже есть три отпрыска. Полагаю, уж если Видесс выдержал вас, то выдержит и еще одного. А что касается возраста… так меня этим уже попрекали в столице. Мой агрегат еще работает, сам видишь.

— Да, конечно, но все равно… — Катаколон счел эти слова за полное предложение, и означало оно примерно следующее: «То, что он работает, вовсе не значит, что ты имеешь право пользоваться им направо и налево».

— Быть может, ты чему-нибудь научишься, наблюдая за мной, — парировал Крисп. — Если станешь продолжать в таком же духе и дальше, парень, то скоро наплодишь столько бастардов, что их хватит на твой личный кавалерийский отряд. Они могут назвать себя «Шлюхины дети Катаколона», а это будет звучать и грозно, и правдиво.

Крисп надеялся пристыдить своего младшенького — он давно уже забросил надежду устыдить его за распутство, — но эта идея просто восхитила Катаколона.

Захлопав в ладоши, он воскликнул:

— Если я стану отцом эскадрона, то парни наплодят себе пару полков, а мои внуки в конце концов станут всей видесской армией.

Как частенько случалось при общении с Яковизием, Криспу осталось лишь поднять руки, признавая поражение:

— Ты неисправим. Пойди передай Саркису, что я хочу его видеть, и постарайся не совратить кого-нибудь по дороге до его шатра.

— Халогаи не в моем вкусе, — ответил Катаколон с достоинством, граничащим с высокомерием. — Вот если бы их дочери и сестры служили Видессу…

Крисп сделал вид, будто сейчас швырнет в него складной стул, и юноша, смеясь, выскочил из шатра. Крисп вспомнил экзотическую светловолосую и розовокожую халогайскую красавицу, которую видел на пиру у Анфима поколение назад. Катаколону она наверняка бы очень понравилась.

Крисп прогнал из головы соблазнительные воспоминания и вернулся к карте.

Создавалось впечатление, что фанасиоты объявились повсюду одновременно, а это весьма затрудняло выработку плана борьбы с ними.

В шатер просунул голову телохранитель. Крисп выпрямился, ожидая, что тот доложит о приходе Саркиса, однако услышал совсем другое: