Император Крисп - Гарри Тертлдав

— Спасибо, почитаемый господин. — Крисп добавил мысль о кастрации к складу неудачных идей и ощутил неудержимое стремление сменить тему. — Клянусь благим богом! — воскликнул он со всей возможной в тот момент искренностью. Барсим вопросительно приподнял бровь, и Крисп пояснил:

— Как бы гладко все ни прошло, сыновья меня будут дразнить до конца моих дней. Я немало накрутил им хвосты за разные интрижки, а теперь и сам дал маху и посадил пирожок в служанкину печку.

— Молю, ваше величество, простить меня, но вы кое о чем забыли, — сказал Барсим. Теперь настала очередь Криспа теряться в догадках. — Подумайте, что скажет почтенный Яковизий.

Крисп подумал. Через секунду он отпихнул кресло и спрятался под стол. Ему редко удавалось заставить Барсима смеяться, но сегодня удалось. Крисп вылез из-под стола, смеясь вместе с Барсимом, но при этом с ужасом думая о том, что произойдет во время очередной встречи с его чрезвычайным и полномочным послом.

* * *

Фостий убедился, что сабля легко выходит из ножен. Это было не то разукрашенное оружие с золотой насечкой на рукоятке, которое он носил на поясе перед похищением: просто изогнутое лезвие, обитая кожей рукоятка и железная гарда. Впрочем, рубить плоть оно могло не хуже любой другой сабли.

Лошадь ему дали такую, что в императорской конюшне на нее не сочли бы разумным тратить овес — тощего вихлявого жеребца со шрамами на коленках и злобным блеском в глазах. Рот у него был словно сделан из кованого железа, а нрав хуже, чем у Скотоса. Но все же то была лошадь, и фанасиоты позволили Фостию на нее сесть, а это значило — изменение в лучшую сторону.

Правда, стало бы еще лучше, если бы к отряду, к которому приписали Фостия, не присоединился Сиагрий.

— Что, решил уже, что избавился от меня? — проревел он, когда Фостий не проявил радости, заметив его. — Это не так-то просто, мальчик.

Фостий пожал плечами, снова взяв себя в руки.

— По крайней мере, будет с кем посидеть за доской.

— Когда я выезжаю драться, то никогда не связываюсь с этим дерьмом, — рассмеялся ему в лицо Сиагрий. — Игра хороша только во время затишья, когда нельзя пролить настоящую кровь. — И его узкие глаза предвкушающе вспыхнули.

Тем же днем отряд человек в двадцать пять выехал из Эчмиадзина на юго-восток, в направлении тех территорий, которые сторонники светлого пути не контролировали. Все были возбуждены; всем не терпелось хотя бы на шаг приблизить фанасиотские доктрины к реальности, уничтожая материальное добро тех, кто к ним не присоединился.

Командир отряда, суровый на вид тип по имени Фемистий, казался столь же ненасытным, как и Сиагрий. Он изложил теологические принципы словами, понятными для всех:

— Жгите дома, жгите монастыри, убивайте животных, убивайте людей. Они отправятся прямиком в лед. А если погибнет кто-то из нас, то он пройдет по светлому пути к солнцу и навеки останется с Фосом.

— Светлый путь! — взревели бандиты. — Да благословит Фос светлый путь!

Фостий задумался о том, сколько таких банд сейчас выезжает из Эчмиадзина и других фанасиотских крепостей, сколько фанасиотов сейчас бросилось на штурм империи, думая лишь об убийствах и поджогах. Интересно, а куда отправились основные силы Ливания? Сиагрий это знал. Но Сиагрий, несмотря на свою страсть к похвальбе, знал, когда и как следует держать язык за зубами, если речь шла о реальных секретах.

Вскоре заботы Фостия стали более приземленными. Не последней из них стало желание проверить, нельзя ли потихоньку смыться из банды. Оказалось, что нельзя. Со всех сторон его окружали остальные всадники, а Сиагрий и вовсе прилип не хуже пиявки. «Быть может, удастся, когда дело дойдет до драки», подумал Фостий.

Первые полтора дня они ехали по фанасиотской территории. Крестьяне на полях махали им руками и выкрикивали лозунги. Через некоторое время всадники стали реже откликаться: напомнили о себе мышцы, которым не приходилось напрягаться с осени. Фостия уже несколько лет так не ломало после пребывания в седле.

Проехав еще день, они оказались в местах, где крестьяне вместо приветствий разбегались, едва завидев фанасиотов. Это породило спор среди компаньонов Фостия: одни предлагали рассеяться и перебить крестьян, а их хижины спалить, другие настаивали, что надо ехать дальше. В конце концов Фемистий склонился на сторону второй группы:

— Возле Аптоса есть монастырь, по которому я хочу ударить, — заявил он, и пока мы его не разгромим, я не желаю тратить время на всякую мелочь. Крестьян мы сможем прихлопнуть и на обратном пути.

Представив себе большую и лакомую цель, бандиты перестали спорить. В любом случае, чтобы возражать Фемистию, нужно было иметь немалую смелость.

Они подъехали к монастырю незадолго до заката. Несколько монахов еще работали в поле. Завывая, как демоны, фанасиоты бросились на них. Взметнулись сабли, опустились и вновь взметнулись уже обагренными. Вместо молитв Фосу в краснеющее небо вознеслись вопли.

— Сожжем монастырь! — крикнул Фемистий. — Даже у монахов до хрена добра. Зачем им столько?

Пришпорив лошадь, он направил ее к воротам монастыря и оказался во дворе быстрее, чем ошеломленные монахи успели их захлопнуть. Его сабля отпугнула кинувшегося было к воротам монаха, и секунду спустя к Фемистию присоединилось несколько других его волков.

Некоторые бандиты везли с собой тлеющие фитили. Быстро вспыхнули пропитанные маслом факелы. Сиагрий сунул один из них в руку Фостия.

— Держи, — прорычал он. — Сделай что-нибудь стоящее. — «А иначе будет плохо», — об этом говорили глаза Сиагрия и то, как он держал саблю.

Фостий бросил факел в стену, надеясь, что он погаснет, но он подкатился к деревянной стене. Пламя затрещало, занялось и начало расползаться. Сиагрий хлопнул его по спине, словно посвящая в братство поджигателей и бандитов.

Содрогнувшись, Фостий понял, что это действительно так.

Что-то неразборчиво крича, на него бросился монах с дубиной. Фостию хотелось сказать бритоголовому святому человеку, что произошла чудовищная ошибка, что он не хотел оказаться здесь и причинять какой-либо вред монастырю.

Но монаха это совершенно не волновало. Ему хотелось лишь одного — убить ближайшего к нему бандита, каковым оказался Фостий.

Он отбил первый яростный удар монаха, затем второй.

— Да руби же его, клянусь благим богом! — с отвращением рявкнул Сиагрий. — Ты что думаешь, он устанет и сам уйдет?

Третий удар ему не удалось отбить полностью. Дубина скользнула по его голени, и Фостий прикусил губу от боли. Он осознал со все нарастающим отчаянием, что ему не удастся просто держать монаха на расстоянии, потому что тому хочется лишь одного — убить его.

Монах замахнулся снова. Фостий рубанул и ощутил, как сабля рассекла плоть.

За его спиной радостно взревел Сиагрий. Фостий охотно убил бы бандита уже за то, что тот поставил его в ситуацию, когда ему пришлось или убить монаха, или позволить тому искалечить или убить его самого.