Великий любовник. Юность Понтия Пилата - Юрий Вяземский

О всех этих событиях Эдий Вардий рассказывал намного подробнее, чем я их теперь вспоминаю, и, словно извиняясь, мне говорил:

— Не вспомнив об этом — о гибели Цезарей, о возврате Тиберия, о вынужденном усыновлении Августом Постума и Тиберия, Тиберием — Германика, о женитьбе Германика на Агриппине, о заговоре и казни Эмилия Павла, о высылке Юлии и Постума, о страшном паннонском восстании, отвлекшем на себя лучших людей государства и в первую очередь Тиберия и юного Германика — об этом не упомянув, мне будет трудно описать тебе ту картину, которой я должен завершить свой рассказ о Пелигне, о том Феликсе, которого я надолго оставил в Риме и снова увидел как раз после этих событий, в самый разгар иллирийской войны, в Силианово и Аспренатово консульство.

И ты уж потерпи, но мне придется рассказать тебе о тех изменениях, которые произошли в окружении Августа, — говорил мне Гней Эдий и рассказывал, старательно перечисляя имена, давая развернутые характеристики, настаивая на нюансах взаимоотношений.

Я попробую покороче вспомнить:

II. В свое время, как уже отмечалось (см. 21, V), вокруг Августа существовало пять так называемых кругов: «близкие друзья», «друзья», «кандидаты в друзья», «благожелательные сторонники» и «влиятельные нейтралы». И в первый круг, напомню, входили люди, которые официальных должностей не занимали, но по своему положению и по своему влиянию на текущие дела были выше консулов. Они имели свободный доступ к принцепсу, были его главными советниками и исполнителями самых ответственных поручений. После смерти Мецената этих близких друзей Цезаря было пятеро: Фабий Максим, Сей Страбон, Публий Квинтилий Вар, Гней Пизон Старший и Луций Домиций Агенобарб. Они и теперь именовались «близкими друзьями». Но…

Вар в консульство Капитона был отправлен наместником Германии и, следовательно, близость его стала пространственно весьма далекой; в любом случае, он теперь не мог курировать все римские провинции, так как занимался исключительно новой провинцией к востоку от Рейна.

Домиций Агенобарб, ведавший когда-то личным имуществом Августа, через два года после высылки Юлии Старшей был на три года отправлен покорять германцев, а когда в консульство Катта и Сенция вернулся в Рим, то хотя снова стал близким, но имениями Цезаря уже не управлял, так как ими управляли другие люди, назначенные из Августовых рабов.

Из Рима не отлучались трое: Пизон, Страбон и Максим. Но сильно постаревший Пизон — в консульство Нервы и Аспрената ему исполнилось семьдесят лет — не ведал теперь легионами и легатами, ибо после заговора Павла и Цинны принцепс взял за правило напрямую сноситься с легионными командирами, самолично отдавать им приказы и принимать от них доклады. Сей Страбон по-прежнему был префектом претория, но часть работы за него выполнял его возмужавший, тридцатилетний сын Луций Сеян, и, когда вспыхнул паннонский мятеж, часто случалось, что Страбона-отца с каким-нибудь поручением отправляли в Иллирик, а в Риме на преторианской префектуре оставался Сеян-сын, и тогда именно он имел ежедневный доступ к Отцу Отечества.

Лишь Фабий Максим, казалось бы, ни на палец не утратил своей близости к Цезарю. Но иногда начинало казаться, что утратил, и не на палец, а на ладонь, на локоть, на шаг. Ибо, бывало, на неделю, на две недели, а то и на месяц Август прерывал с ним общение и не допускал до себя, а после снова и дня без Максима не мог прожить и, если тот сам не являлся, приглашал, вызывал, вытребовал его на завтрак, на обед, на прогулку во дворе Белого дома или на одной из своих вилл.

Фабию во второй год паннонской войны было пятьдесят восемь лет, а Августу — шестьдесят девять.

Второй круг, который раньше назывался «друзьями принцепса», теперь стал называться «Советом». Совет этот было учрежден специальным постановлением сената. В него входили действующие консулы, по одному из других магистратов (один претор, один квестор, один эдил и так далее), а также пятнадцать сенаторов, избиравшихся жребием на полгода. Совет рассматривал те дела, которые предлагал Август, а сам никаких дел предлагать не имел права. Консулы докладывали о решениях Совета сенату, и тот принимал требуемые постановления, часто без обсуждения и без присутствия принцепса в курии. То есть, если раньше деятели второго круга приглашались Цезарем для личного доклада, то теперь эти доклады делались только в установленное время и только на Совете. А беседы, что называется, с глазу на глаз с Отцом Отечества происходили…

Вот тут-то и было главное новшество. Раньше люди из третьего круга вообще не имели прямого доступа к Августу, им давали поручения из первого и второго кругов. Теперь же в Белый дом все чаще стали приглашаться люди, вообще ни в какие круги не входящие — не на трапезы, конечно, но на личные и доверительные беседы с принцепсом. При этом никому, даже Фабию Максиму, лучше других знавшему и чувствовавшему Цезаря, не было понятно, по какому принципу их приглашают. Однажды Фабий сидел за завтраком с Августом, и вдруг привели какого-то вольноотпущенника, мелкого торговца со Священной дороги. Принцепс тотчас с ним удалился и долго о чем-то беседовал у себя в кабинете, а Фабий сидел и ждал в триклинии, пока они не закончат и завтрак с Отцом Отечества не продолжится. Все чаще теперь одно и то же поручение давалось разным людям: скажем, одновременно Фабию и Страбону, или Пизону и одному из действующих консулов, или Домицию Агенобарбу и кому-то из Августовых рабов или вольноотпущенников. И Август с интересом наблюдал, кто из них проявит больше усердия, больше смекалки, скорее добьется результата и выиграет в этом соревновании исполнителей. Когда победу одерживали близкие друзья, принцепс иногда выглядел чуть ли не разочарованным, а когда выигрывали менее приближенные и привилегированные, не скрывал радости и щедро одаривал их из казны.

После заговора Цинны и Павла секретари Цезаря, Пол и Талл (юного Талла за несколько лет до этого Август отпустил на свободу), номенклаторы Келад и Ликин получили такие права в Белом доме, что практически стали вровень с Максимом, Страбоном, Пизоном Старшим. За стол их, правда, никогда не сажали. Но кто-то из номенклаторов почти всегда присутствовал на прогулках, а кто-то из секретарей — на беседах с близкими, и сплошь да рядом они вмешивались в разговор: высказывали суждения, вносили предложения и даже делали замечания Фабию, или Сею, или Гнею, а иногда и самому Отцу Отечества. И Август их, как правило, не одергивал.

Всё больше утрачивали реальную власть консулы, и всё большее влияние приобретали — не только в сенате — юристы: Сенций и Фуфий, Алфен Вар и Офилий, Атей Капитон, Папий и Поппей.

Легаты и полководцы, как уже говорилось, теперь напрямую сносились с принцепсом, и Гней Сатурнин, Луций Апроний, Авл Цецина Север, Марк Лепид и Плавций Сильван хотя и редко бывали в Риме, но из Германии, из Галлии, из Иллирика слали запросы и выдвигали требования, которые Август удовлетворял, не советуясь ни с сенатом, ни с Советом, ни даже с близкими друзьями, в том числе с Варом, которому многие из этих легатов непосредственно подчинялись.

Еще сильнее запутывали иерархию и смешивали круги своего рода партии, которые стали образовываться вокруг Ливии и Тиберия. Так, к Ливии были особо приближены Нумерий Аттик, Азиний Галл, Луций Аррунций, Секст Апулей и Секст Помпей, к Тиберию — Вескуларий Флакк и Юлий Марин, последовавшие за ним на Родос, астролог Фрасилл, у которого Тиберий на Родосе учился и которого привез с собой в Рим, а также оба Патеркула, отец и сын, Марк Веллей и Гай Веллей, Гней Кальпурний Пизон Младший и Луций Элий Сеян. Все они, разумеется, служили и подчинялись принцепсу, но делали это через посредство Тиберия и Ливии и, стало быть, пользовались преимуществом перед другими.