Синдром пьяного сердца - Анатолий Приставкин

И тут закрутилось в мозгах кино, в котором Тишкин, поколебавшись, решает отказаться от подарка. И, отослав его подальше, я взвешиваю кресало на ладони, отламываю от рассохшейся бочки несколько досочек и несу к стене, противоположной двери, чтобы пожар заметили как можно позже. Высекаю огонек, подкладываю сперва паклю, потом солому, а потом заготовленные досочки. Вскоре пылает костер, уже дымится стена, сухие бревна с зловещим шипеньем подхватывают пламя и несут его кверху, под самую крышу. Раздается треск, и доносится крик снаружи: «Горим! Горим!»

«Да, это мы горим, – злорадно шепчу я. – Вас завтра пришпилят спицей за то, что все проспали». Впрочем, я не хочу им зла, я только представляю свирепую реакцию урок, которых обвел вокруг пальца…

На этом месте я проснулся от теплого света через забитое окошко и голосов снаружи. Кажется, звали меня.

Голос снаружи еще раз назвал мое имя и добавил:

– Это я, Тишкин!

– Вот уж не ждал, – только и смог сказать я.

– Значит, вот, пришел…

Я не стал делать вид, что обрадовался. Хотя и обрадовался. Именно потому, что созрел для придуманного освобождения.

– Какие успехи? – спросил я, заведомо зная, что успехов никаких нет. Просто наступил его черед сторожить.

А он вдруг ответил:

– Так я нашел!.. Эту… ну… Катерину твою… с косичками…

Я не поверил. Небось хочет еще и трут выманить…

– Ну и где же она? – поинтересовался я, представляя, как красиво начнет он сейчас врать. Мол, уговаривал и так и сяк, а она не захотела, боится. Да и не знает, кто ее зовет. Может, решится, но не сейчас… Ну и дальше в том же духе. Я и сам бы не хуже насочинял.

– Да здесь, здесь! Она тебя слышит! – воскликнул Тишкин, хихикая радостно.

Я затих, пораженный. Неведомый мне Тишкин оказался придурком не меньшим, чем я. Пошел и привел. И еще радуется. А она стоит там и слушает. А я молчу. Не знаю, о чем говорить.

– Так ее зовут Катя? – спросил я растерянно.

– Да, меня зовут Катя, – донеслось из-за двери. Я никогда не слышал ее голоса, но сразу узнал. Именно такой красивый голос и должен был быть у нее. – А тебя как зовут?

– Александр Гуляев.

– Саша, значит.

– Да, Саша.

– Послушай, Саша, я не знаю, зачем ты меня позвал…

– Я и сам не знаю, – перебил я.

– Мы с тобой где-то встречались?

– Да… в кино…

– Я так и подумала… Значит, это был ты? Сидел позади меня? Ты еще так на меня смотрел…

– Как я смотрел? – Внутри меня все похолодело.

– По-особенному…

Мы дружно замолчали. Дальше говорить можно было только о чем-то важном. Но рядом с ней стоял Тишкин, и я не хотел, чтобы он нас слушал.

– Тишкин! – позвал я. – Ты еще здесь?

– А где я должен быть? – спросил он обиженно.

– Ну погулял бы… – посоветовал я. – Вокруг сарая, что ли.

– А когда трут отдашь?

– Отдам. Сперва я с Катериной поговорю.

– Поговоришь да раздумаешь, – громким шепотом произнес Тишкин. – А я что, зазря старался?

– Не зазря.

– Тогда давай! А потом можешь хоть до ночи любезничать. – И добавил для пущей убедительности, но прозвучало это как угроза: – Если доживешь до ночи! Так-то!

Я достал трут и подсунул под дверь:

– Забирай! А теперь катись!

– Так зачем ты меня позвал? – спросила Катя.

– Тишкин еще здесь?

– Нет, он отошел. Но недалеко.

– А ты не удивилась? И не побоялась прийти?

– Чего бояться? Тут такие же люди. И Тишкин этот твой… Даже не грубил.

– А он какой из себя? – спросил я почему-то.

– Обыкновенный. Маленький такой, рыжий. Только слишком худой. А за что тебя тут заперли?

– Все равно не поймешь, – проговорил я.

– Я догадливая. Это дружки тебя заперли?

– Да какие они дружки!

– Ну Тишкин твой… Или кто?

– Тишкин только сторожит.

– Тогда кто?

– Да ты все равно их не знаешь. Главный урка Яшка. У нас все урки Яшки…

– У него случайно не голубые глаза? – спросила Катя.

– Голубые.

– Светленький такой? Приветливый, обходительный, да? – Портрет у нее выходил как с натуры. – Он и есть ваш главный урка?

– Да, – нехотя ответил я.

Катя помолчала, о чем-то раздумывая. А потом призналась:

– Я его хорошо знаю. Он жил в нашем доме, в соседнем подъезде. Мы даже с ним дружили в шестом классе. Он такой золотой ангелочек был. Ласковый, курчавый, голубоглазый. А потом у него арестовали родителей, и его забрали. Но отпустили. А за это время их квартиру уже заняли, и он ночевал на лестнице. Он даже хотел поджечь дом, чтобы отомстить этим… которые в его квартире. И тогда его снова забрали… Но я не знала, что он здесь, в колонии… И это он тебя запер? За что?

– Не скажу.

– А хочешь, я его попрошу и он тебя отпустит? Ведь он добрый…

– Нет, – сказал я.

К чему относилось мое «нет», думаю, Катя не поняла.

– А почему этот… Тишкин говорил так странно, что ты не доживешь до вечера? Это он так шутил?

– Да, шутил, – сказал я. – И твой Яша… он тоже… шутник…

В этот момент воротился Тишкин. Он что-то сказал Кате, и она тут же, не попрощавшись со мной, ушла. Может, обиделась за своего Яшу. А мой страж, как бы оправдываясь, сказал, что скоро придет смена, а тут Катя. Тогда из него тоже пирожки сделают!

– А чего ты трепался насчет вечера? – спросил я. – Готовятся, да?

– Готовятся, – подтвердил Тишкин. – Но что готовят, честно, не знаю.

И тут я решился у него попросить.

– Слушай, – начал я, – сам понимаешь, последние часы… а курить так хочется, мочи нет.

– Да я и сам бы не прочь, – подхватил Тишкин.

– Так, может, того… по последней?

– Да, а где табачок добыть?

– Так травку! Травку! – почти завопил я. Надежда всколыхнула меня до нутра. А там, внутри, полыхало незримое пламя, освободительный пожар, дымом которого я отсюда сейчас уйду.

И вдруг как ушат воды.

– А огня-то все равно нет… – произнес растерянно Тишкин. – Загнал я твое кресало. Полбухарика дали. – И добавил с сожалением: – А ведь с трутом могли и больше отвалить!..