Победитель получает все - Дженнифер Доусон

Да, теперь ему не хватало только власти. У Сесили вдруг заломило в затылке, а потом заболела и вся голова.

– Но я-то, зачем вам нужна я?

Натаниэл Райли наклонился вперед:

– Ты прекрасно подходишь на роль первой леди. Ты знаешь жизнь, знаешь, как делается политика, искушена в ее тонкостях. Тебя с детства исподволь готовили к этой роли, более того, ты как будто создана для этого.

Сесили покачала головой:

– Для того чтобы быть чьей-то женой?

– Моей женой, – поправил ее Майлз, по-прежнему со своей глупой самодовольной улыбкой, словно ожидая услышать от нее слова благодарности и признательности. – Ты в самом деле обладаешь некоторыми талантами, которые не очень часто встретишь.

Что правда, то правда. Сесили выпрямилась и даже слегка откинулась на спинку стула:

– Вы имеете в виду мою способность выкапывать и вынюхивать разные тайны?

– Не только, – невозмутимо произнес отец. – Ты также умеешь извлекать из них пользу и выгоду для нас. Твое искусство может быть крайне полезным.

Стало жутко обидно. Перед глазами у Сесили все расплылось от навернувшихся слез, вера в человечество была поколеблена, но лишь на секунду, потому что в тот же самый миг она вспомнила о Шейне и о других, которые не были похожи на ее отца и жениха. Все-таки люди в большинстве по своей натуре добры и заботливы, как Шейн.

– Я правильно поняла, вы оставите Шейна в покое, если я буду по-прежнему выполнять условия нашей договоренности?

– Да, все так, – подтвердил Майлз. – Он нам не опасен. Мы проявили интерес к его делам только потому, что ты увлеклась им.

– Вот и хорошо, но мне нужны гарантии, что вы больше не проявляете к нему интереса.

Майлз и Райли озадаченно переглянулись, затем оба одновременно уставились на нее.

– Что?

– Я хочу, чтобы вы завтра позвонили мэру и добились его согласия на заключение контракта. Контракт должен быть подписан, причем как можно быстрее.

Это была рискованная игра, но она намеренно пошла на это, зная кухню таких сделок.

По расстроенному лицу Натаниэла Райли было видно, что условие Сесили ему не по душе.

– Боюсь, дорогая, твое условие невыполнимо. Это слишком большая уступка с нашей стороны.

– Вы мне не верите?

– Нет, верим, но только не в данном случае.

Отец, перед которым она преклонялась всю жизнь, смотрел на нее как на очередное препятствие на своем пути, которое надо было искусно и ловко преодолеть.

Но сейчас это было как раз на руку Сесили. Она привыкла использовать малейшие подвижки в позиции или изменения силы для своей собственной выгоды.

– Ну что ж, хорошо, – сказала она, вставая. – Будем и дальше стоять каждый на своем. Мне пора идти. Звоните, теперь я всегда на связи.

Майлз и Натаниэл Райли встали, последний улыбался натянуто и холодно:

– Когда ты уже будешь первой леди, ты поймешь, что это все было сделано исключительно ради твоего блага.

Идя к дверям, Сесили обернулась через плечо с тайной надеждой увидеть какой-нибудь одобряющий отцовский жест, – ничего, и тогда она обронила:

– Я лишь хотела, чтобы ты верил в меня, большего мне ничего не надо.

– Я верю, – закивал головой сенатор. – Вот поэтому мы смотрим на тебя как на члена нашей команды.

Не таких слов Сесили ожидала от него. Его слова прозвучали как печальный похоронный марш над всеми ее надеждами.

Глубоко расстроенная, она вышла из офиса отца, слезы душили ее.

Она еще надеялась на чудо, ее мысль судорожно металась в поисках выхода из непростого положения. Но решение никак не приходило. Руки у нее опустились. Похоже, все было кончено.

Видимо, придется расстаться с Шейном.

Она не хотела, чтобы он пострадал из-за нее. Она ведь ему ничего не обещала, хотя ее молчание было красноречивее любых слов, но оно ничего не значило. Особенно сейчас.

Как хорошо, что она ничего не сказала Шейну о своем намерении разорвать помолвку, он ничего не знал о ее тайных планах, и теперь она снова будет готовиться к свадьбе с Майлзом. Хотя Сесили даже не представляла, как ей убедить Шейна, что их отношения закончились и это к лучшему, но у нее не было выбора. На кону стояла судьба очень выгодного контракта, который до зарезу был нужен Шейну. Хорошо зная его, она не сомневалась, что Шейн не испугается шантажа со стороны Майлза и отца, но его смелость слишком дорого обошлась бы ему. Она не допустит, чтобы пострадала репутация Шейна, чтобы он разорился. Вот и наступил тот момент, когда кому-то надо было позаботиться о нем.

И этим кем-то будет она. Другого выхода не было.

Шейн был мрачен, как ночное небо. Он сидел, покачиваясь, на ступеньке террасы дома, и пил одну банку пива за другой, поджидая Сесили.

Весь день он звонил ей. Писал сообщения. Она не отвечала.

Женщина, спавшая с ним прошлой ночью, сгоравшая от желания и жаждавшая его ласк, никак не могла вести себя подобным образом. Это не походило на нее. Они были вместе совсем недолго, но за столь короткое время научились понимать и чувствовать друг друга так, что между ними установилась незримая связь, достаточная, чтобы улавливать чувства другого.

У нее что-то случилось, иначе она непременно ответила бы ему, а не молчала.

Внутренний голос подсказывал ему держаться начеку. Все это не могло кончиться добром.

А пока Шейну больше ничего не оставалось, кроме как сидеть и ждать, чем это закончится.

Двери открылись, на крыльцо вышел Джеймс. Как обычно, он двигался тихо, почти крадучись, как кошка.

Шейн отпил пиво и веско обронил:

– Мне никто не нужен.

За последние два часа все, кто был в доме, приходили к нему, и эти посещения, с самыми благими и добрыми намерениями, бесили его все сильнее и сильнее.

Джеймс небрежно присел на подвесные качели:

– Да-да, я уже слышал.

– Раз так, можешь проваливать.

Джеймс покачал головой:

– Торопиться мне некуда. Пока побуду здесь.

– Как хочешь.

Джеймс – сколько же в нем было кошачьей природы! – обладал удивительным даром создавать вокруг себя атмосферу покоя и расслабленности. Через несколько минут тревога и напряжение Шейна стали ослабевать. Сделав еще глоток, он произнес уже более благодушным тоном:

– Ни черта не понимаю, что же происходит на самом деле.

– Но ведь пока ничего плохого не случилось.

Это звучало весьма разумно, Джеймс, как всегда, рассуждал логически. Но именно эта черта больше всего и раздражала в нем.