Нажмите кнопку - Ричард Матесон

Шаги затихли. Шестеро громил встали возле двери – трое с одной стороны, трое с другой. Шестеро молодых людей с напряженными, исполненными неумолимой решимости лицами, сжимающих пистолеты с такой силой, что кровь отлила от их ладоней.

– Выходи из номера, проклятый янки! – разрывая тишину, громко сказал один из них.

Это был Томас Эшвуд – тот самый мальчик, что когда-то играл на улицах Грантвиля. Потом этот мальчик вырос и превратился в дурное, испорченное существо, стоявшее теперь с пистолетом в руке и думавшее лишь об убийстве и мести.

На мгновение тишина вернулась.

– Я сказал, выходи! – выкрикнул опять Эшвуд.

И отскочил в сторону: вся гостиница, казалось, вздрогнула от оглушительного выстрела, а дверная панель разлетелась в мелкие щепки.

Пуля попала в оклеенную обоями штукатурку. Эшвуд дважды выстрелил в дверной замок, и двойная вспышка осветила его лицо словно молния. Я едва не оглох от грохота, эхом раскатившегося по коридору.

Из комнаты прогремел еще один выстрел. Эшвуд пнул сапогом развороченный замок и исчез из вида. Оглушительные звуки стрельбы как будто пришпилили меня к стене.

Затем в неожиданной тишине прозвучал жалкий голос молодого Райкера:

– Больше ты в меня не попадешь!

Следующий выстрел ошеломил меня, как удар ногой в живот. Я вжался в стену, дыхание перехватило. Остальные громилы рванулись в комнату, и пистолеты загрохотали снова.

Не прошло и минуты, как все было кончено. Я обессиленно прислонился к стене, едва держась на ногах. В горле пересохло. Двое приятелей вывели из комнаты раненого Эшвуда, следом вышли еще трое, возбужденно переговариваясь. Один сказал:

– Здорово мы его.

Через мгновение топот затих. Я остался один в коридоре, безучастно глядя, как клубы порохового дыма медленно выплывают из открытой двери.

Не помню, сколько я так простоял – с болезненными спазмами в животе, дрожью в руках и холодом в груди.

Только когда молодой Таррэнт с бледным лицом появился на лестнице, я нашел в себе силы добрести до комнаты Райкера.

Он лежал в луже крови, его полные боли глаза незряче уставились в потолок. Пистолеты все еще дымились в одеревенелых руках.

На нем снова был полосатый фланелевый костюм, белая рубашка и темные чулки. Эта картина с лежащим на полу юношей в городской одежде, покрытой кровью, с длинными пистолетами в неподвижных белых руках никак не укладывалась в моей голове.

– Боже мой! – потрясенно прошептал молодой Таррэнт. – За что они его убили?

Вместо ответа я лишь покачал головой. Потом послал молодого Таррэнта за гробовщиком, пообещав оплатить расходы. Он был только рад уйти отсюда.

Я сел на кровать, чувствуя страшную усталость. В открытом саквояже молодого Райкера лежали рубашки, галстуки, чулки и другое белье.

Там же я нашел вырезки из газет и дневник.

Это были северные газеты и журналы. Там рассказывалось о Хикоке, Лонгли, Хардине и других знаменитых стрелках из наших краев. Некоторые фразы были подчеркнуты карандашом – например, «Дикий Билл обычно носил под плащом два „дерринджера“» или «Многие лишились жизни из-за уловки Хардина, получившей название „пограничный проворот».

Дневник довершил картину. Он рассказывал о помрачившемся рассудке, избравшем своими кумирами тех, кто обладал единственным талантом – убивать. Он рассказывал о городском мальчике, который купил два пистолета и упражнялся в искусстве выхватывать их из кобуры, пока не научился делать это с невероятной быстротой и мгновенно поражать любую цель.

Еще дневник рассказывал о запланированной одиссее, в ходе которой городской мальчик собирался стать самый знаменитым стрелком на Юго-Западе. Там же были перечислены города, которые намеревался завоевать юноша.

Грантвиль стоял в этом списке первым.

– Опоздаешь, – сказала она.

Он утомленно откинулся на спинку стула:

– Знаю.

Они завтракали на кухне. Дэвид почти не ел, в основном пил кофе и рассматривал скатерть. Тонкие складки на ней напоминали перекресток двух дорог.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Джин.

Он вздрогнул и поднял взгляд со скатерти.

– Да, хорошо, – ответил он, так и не встав со стула.

– Дэвид! – окликнула она его.

– Знаю, знаю, я опоздаю.

Он не злился. У него не осталось сил для злости.

– Точно опоздаешь.

Она густо намазала малиновый джем на хлеб и с хрустом откусила.

Дэвид поднялся и прошел через кухню к двери. Остановился там и посмотрел в спину Джин.

– Почему я не могу опоздать? – спросил он.

– Потому что не можешь, и все.

– Но почему?

– Потому что ты им нужен. Потому что тебе хорошо платят и ты не умеешь делать ничего другого. Разве это не ясно?

– Они могут найти кого-то еще.

– Брось, ты и сам прекрасно знаешь, что не могут.

Он сжал кулаки:

– Но почему именно я?

Она не ответила. Сидела и ела хлеб с малиновым джемом.

– Джин?

– Больше мне нечего тебе сказать, – ответила она, не переставая жевать. – Так ты идешь? Тебе нельзя сегодня опаздывать.

У Дэвида похолодело внутри.

– Нет, сегодня никак нельзя.

Он вышел из кухни и поднялся наверх. Почистил зубы, до блеска отполировал ботинки, повязал галстук. Когда он снова спустился в кухню, было почти восемь.

– До свидания, – сказал он.

Она подставила щеку, и он поцеловал ее.

– До свидания, дорогой. Приятно тебе.

Она вдруг замолчала.

– Провести время? – закончил за нее Дэвид и добавил, уже повернувшись к двери. – Спасибо. Сегодня у меня будет просто чудесный день.

Машину Дэвид уже давно не водил. По утрам он отправлялся на железнодорожную станцию. Ездить на автобусе или просить кого-нибудь подвезти он тоже не любил.

Он стоял на платформе и ждал поезда. Газеты он больше не покупал: ему не нравилось читать газеты.

– Привет, Гаррет!

Он обернулся и увидел Генри Коултера. Тот тоже работал в городе. Коултер похлопал его по спине.

– Доброе утро, – ответил Дэвид.

– Как поживаешь? – спросил Коултер.

– Спасибо, хорошо.

– Готовишься к Четвертому? Дэвид нервно сглотнул: