Новый год в октябре - Андрей Молчанов
Шрифт:
Интервал:
— Са… фо! — доносится мечтательное. — Или нет… может, Мандельштама, а?
— Второй вопрос, — нагло говорю я.
— Да, да… — рассеянно кивают очки.
— Назовите хотя бы одно произведение Плавта! — Бабушка, похоже, начинает приходить в себя и, более того, начинает сердиться. Развязка близка.
Я мелю откровенную чепуху, бросая взгляд на парня. Тот, двигая челюстью, думает…
— Ну а что писал Плавт? — слышится сзади настойчиво. — Стихи, прозу?
— Ну… и все, — быстренько произношу я и честно смотрю в очки.
— Послушайте, — хрипло говорит парень, тоже раздражаясь. — Вы меня спрашиваете так, будто я профессор!
Экзаменатор потерянным жестом раскрывает зачетку и пишет в ней «хор».
— Вы меня извините, — начинает старушенция мелодраматически, но я уже не слушаю и, мысленно благодаря коллегу по несчастью, покидаю аудиторию. В теории я должен быть счастлив. Впереди защита диплома и некоторые формальности. Затем — долгожданное верхнее образование, воплощенное в благоухающих типографией корочках. Вопрос только, что оно мне дало и дает? Я пишу стихи, а сочинять их можно и без диплома. Информация о литературе как о таковой мною в этих стенах получена, но особой ценности в ней не нахожу. Поэт все-таки образовывается самостоятельно, а не с помощью лекций. Диплом — как подспорье в продвижении по службе? Но карьера меня не занимает. Короче, кончаю институт на всякий случай и ради престижной бумажки.
Я застегиваю шубу и вижу, как по коридору идет спасший меня антик-великомученник. По лицу его бродит бессмысленная улыбка. Он лезет в карман, достает зачетку, раскрывает ее и, удостоверясь, что оценка «уд.» и подпись экзаменатора на месте и это не приснилось, мотает головой от удивления, усталости и восторга.
— Отстрелялся? — вопрошаю я холодно.
— Это было такое! — сообщается мне со страстью и с нецензурными словами. — Теперь — стакан!
Интересно, а ради чего высшее образование получает этот вот друг изящной словесности? Спросить не спросишь, но все-таки любопытно.
Я сажусь в разбитую машину-труженицу и смотрю сквозь запорошенное поземкой стекло в пространство. Впереди куча дел. Сейчас — на киностудию. Планируется что-то типа совещания, где я должен высказать свои пожелания актерам. Что им желать только? Чтобы вдохновенной игрой компенсировали ущербность пустенького сценария? Стоп, милый. А не проще ли, чем изощряться в самокритике, поступить так: не хочешь жить с женой — уходи. Не нужен диплом — не учись. Халтура опротивела — откажись от халтуры! Но что остается?
Я пускаю движок и держу курс на киностудию. Я думаю. О ремонте машины, о том, увижу ли сегодня кинозвезду Марину Осипову, думаю, что в принципе не так все и плохо складывается: диплом, считай, в кармане, а значит, есть вероятность перебраться в ответственные секретари, коли принять всерьез обещания главного… Пьяницу Славу Вареных на место ушедшей Грачевой назначат едва ли, а я — кандидатура вполне приемлемая… Стихи? Дойдет и до них. Раскручусь вот маленько с текучкой… Впереди ведь целая жизнь. Ну, ладно, половина ее. Все равно — поживем. Главное — без меланхолии. Утрясется. Заживет. Успеется. Жаль только, что жизнь у меня какая-то бессюжетная. У всех, кого ни возьми, — сюжетная, а у меня вот…
Ненависть, гадливость и разочарование — вот чувства, с какими я покидаю киностудию. Секрет моих удачных проб теперь не секрет: оказывается, дальновидный режиссер сумел разглядеть в актрисе Марине Осиповой перспективный образ своей новой любовницы. Подобные отношения как в искусстве, так и вне него неоригинальны, но мне от того не легче. Противно до холодной судороги. Хам! Мерзкая, по брови заросшая войлочной шерстью обезьяна с узким лобиком, одетая цивилизацией и связями в эффектные зарубежные тряпки, кое-что уяснившая в плане внешних приличий, кое в чем чудом поднаторевшая и после всего этого стремящаяся урвать банан пожирней, повкусней и чтоб не подавиться. Напрямик, естественно, сказано ничего не было, все на намеках, а в глубине маленьких, скользких глазок отчетливо мерцают жадность, масленая похоть, подлая, свирепая хитреца.
— Марина?
Передо мной автор сценария. Как его? Владимир. Этот куда симпатичнее. Внешне, по крайней мере. Мужчина, во всяком случае, а не просто мужского полу. Лицо грубоватое, резко очерченное, но красивое. Глаза прозрачно-злы, тоскливы, запойно-усталы, но, кажется, честные глаза.
— Вот эта растерзанная машина, — продолжает он низким, надрывным чуть голосом, — в состоянии доставить вас куда только потребуется. Кстати. Может, по чашечке кофе за знакомство? Есть тут поблизости ресторанчик…
Поскольку расположен ресторанчик на отшибе, а день пока лишь на переломе к вечеру, мы оказываемся среди пустыни белых скатертей. Официантка, приметив мое лицо, является немедленно, светясь доброжелательностью и готовностью всяческой. Официанты почему-то любят артистов. Очевидно, в наших профессиях много общего.
— Поесть, — говорит Володя, и тут же косой взгляд его срезает мои возражения. — Кофе. И… что у вас — портвейн-глинтвейн? Ясно. Бутылку шампанского.
Официантка, понимающе улыбаясь, скрывается.
— Но я не пью, сегодня спектакль! — уверяю я, но он просто и дружески накрывает мою руку своей, перебивая:
— Ты, кажется, подзадержалась у режиссера? И что же сказала тебе эта пантера?
— Н-ну…
— Уладим! — рубит он воздух ребром ладони.
Лукаво недоумевать? Глупо.
— Спасибо.
Мы пьем шампанское. Я мигом косею. И предлагаю тост:
— За фильм!
— За тебя! — смеется он тоскливыми глазами. — За фильм мне неудобно. Даже перед собой. Я ведь, — усмехается легонько, — поэт. Стихами не известный, возможно, никчемный, потому как кто поэт — копеечной сатиркой не грешит, но все-таки… имеющий определенные поползновения к творчеству, а не к халтуре, занимаюсь коей. За тебя! — Он поднимает бокал. В резной хрустальной грани дрожит фиолетовый зайчик.
— А чем творчество отличается от халтуры? — вопрошаю я. Люблю риторические вопросы. Порой на них получаешь парадоксальные ответы. Как правило, от умных. Но случается, и от дураков тоже.
— Творчество? — вздыхает Володя в раздумье. — Это самоутверждение через самопознание. И еще. Желание продлить жизнь. Ну… зацепиться в ней на подольше. А халтура — она без сверхзадачи. Нет?
— Да, — улыбаюсь я, не слишком, впрочем, и вдумываясь в его слова. Мне хмельно и приятно. Я отдыхаю. Редко встречаются мне люди, с кем отдыхаешь вот так — бездумно-весело.
Приятный парень. Не зануда. Дерганый только. Что-то его грызет Но такие, по-моему, слабы и ненадежны лишь перед судом себя самого. И у других уверенности не занимают. Зато с кем угодно уверенностью этой поделятся.
Мы сидим, болтая о пустяках, покуда не замечаю, что ресторан — битком, музыка серебряным дождем осыпается в зал с эстрады, в окне — синяя тушь и до спектакля полчаса.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!