1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

С полной уверенностью можно утверждать, что все уголовные дела на так называемых участников военно-фашистского заговора фальсифицировались совершенно конкретными людьми. На мой взгляд, совершенно типичной может считаться оценка уголовного дела на бывшего начальника курсов «Выстрел» комдива А.А. Инно-Кульдвер, сформулированная в определении Военной коллегии Верховного суда СССР от 29 сентября 1956 г. и состоящая в том, что оно «было сфальсифицировано бывшими работниками УНКВД по Московской области Бодулинским, Пиком и Столяровым»164.

Весьма распространенным способом фальсификации уголовных дел в процессе предварительного следствия были допросы без ведения протокола. Следователь НКВД вызывал арестованного командира (политработника) и категорически требовал признаться в ведении контрреволюционной деятельности, в участии в военно-фашистском заговоре и т. п. Подавляющее большинство допрашиваемых решительно отметали эти обвинения не только на первом допросе, но и на десятом, двадцатом, а то и шестидесятом-семидесятом. В подобных случаях следователь никакого протокола допроса не вел и терпеливо, как матерый хищник в засаде, ждал своего часа. Рано или поздно наступал предел выдержки, терпения, мужества безвинных жертв. Сдавали нервы, надламывалась психика, иссякали силы, звучало «признание». И вот тогда-то следователь НКВД усердно фиксировал столь желанное для него заявление. И ему, очевидно, казалось, что он не даром ест свой хлеб с маслом, что он «честно» помогает советской власти в «очищении армии» от врагов народа.

В деле приговоренного к расстрелу комбрига А.Д. Зарина имеется только один протокол его допроса, тогда как, согласно справке из Лефортовской тюрьмы, Зарин допрашивался 25 раз165. Бывший начальник штаба авиационной армии комбриг Н.Г. Андрианов с момента ареста и до окончания следствия по его делу допрашивался 26 раз. Между тем в его деле имеется лишь один протокол от 4 мая 1938 г., касающийся существа обвинения, составленный на 79 листах. Причем из него не видно, что Андрианов в течение трех месяцев, т. е. на 19 допросах, виновным себя не признавал; никаких протоколов подобных допросов просто не составлялось166.

С грубыми нарушениями официально провозглашенных законов было проведено предварительное следствие по делу бывшего заместителя начальника АБТУ РККА комдива М.М. Ольшанского. Он был арестован еще 15 апреля 1937 г., но обвинение ему было предъявлено только через два месяца после ареста. Он вызывался на допрос в Лефортовской тюрьме 32 раза, а в деле имелось лишь четыре протокола его допросов да приобщенные к делу фальсифицированные следователем копии протоколов допроса арестованного Якобсона167 и т. п. Но в условиях психоза 1937 года и эти явные фальшивки срабатывали. 20 сентября комдив Ольшанский был расстрелян.

Бывший член Военного совета Авиации особого назначения корпусной комиссар И.М. Гринберг вообще не был допрошен по существу дела, несмотря на то что, как видно из справки администрации тюрьмы, он вызывался на допросы 44 раза168. Тем не менее Военная коллегия Верховного суда СССР 29 июля 1938 г. приговаривает его к расстрелу, и в тот же день этот приговор был приведен в исполнение. Затем, как водится, через 19 лет – посмертная реабилитация.

В архивно-следственном деле бывшего члена Военного совета МВО корпусного комиссара Б.У. Троянкера содержится всего один-единственный протокол его допроса от 3 июля 1938 г., а по справке начальника Лефортовской тюрьмы Троянкер допрашивался 45 раз169. Как явствует из справки следственной части НКГБ СССР, бывший начальник отдела НИИ ВВС РККА комбриг А.И. Залевский вызывался на допросы 47 раз, однако в материалах уголовного дела сохранилось только 8 протоколов допросов, а допросы, «не устраивавшие» следствие, попросту не протоколировались170. Из справки начальника Лефортовской тюрьмы от 10 ноября 1955 г. усматривается, что легендарный герой Гражданской войны комкор Е.И. Ковтюх только за время содержания его в этой тюрьме допрашивался 69 раз, в материалах же уголовного дела имеется всего 4 протокола его допросов171.

И, наконец, еще один выразительный факт. Судя по справке той же Лефортовской тюрьмы, бывший командующий войсками Средне-Азиатского военного округа, награжденный тремя орденами Боевого Красного Знамени комкор И.К. Грязнов вызывался на допрос 71 раз, а в материалах уголовного дела имеется лишь один-единственный протокол его допроса от 15 октября 1937 г. И тот полностью сфальсифицирован, ибо именно в этот день Грязнов на допрос вообще не вызывался172.

Обычно следователи НКВД самыми разными путями, средствами, методами стремились заставить подследственных дать собственноручные «признательные» показания. И в большинстве случаев им этого удавалось добиться. Другой вариант состоял в том, что «нужные» показания составляли сами следователи. Они обычно умело выхватывали отдельные моменты из реальных показаний, отпечатывали их на пишущей машинке, а доведенному «до кондиции» измученному подследственному оставалось только подписать эту смертоносную следовательскую стряпню.

Но был еще и третий вариант (когда два предыдущих не проходили). В этом случае следователи просто сочиняли «признательные» показания. Вот свидетельство бывшего дивизионного комиссара И.И. Кропачева: «Мне записано одно из обвинений, что вместе с другими заговорщиками разложил 16 сд, где я был начподивом с 1931 по 1933 год. На самом деле в 1933 г. 16 сд получила первенство в ЛВО – по всем видам боевой подготовки. Я рассказал следователю, но он записал: «разложил»173.

Мало того, что в буквальном смысле слова «выбивали» у арестованных по другим делам «уличающие» показания на находящихся еще на воле командиров и политработников, а затем эти оговоры вклеивали в дела обреченных, так некоторые сотрудники НКВД доходили до прямого обмана своих непосредственных начальников (а может быть, делали это с молчаливого их соизволения?). В составленном следователями НКВД обвинительном заключении по делу комкора И.Д. Косогова и проштампованном Военной коллегией Верховного суда СССР приговоре утверждалось, что Косогов был завербован в антисоветскую организацию комбригом С.П. Обысовым. Однако, как установила последующая проверка, никаких показаний о Косогове Обысов не давал174.

Одним из фальсификаторских приемов были ссылки на якобы имеющиеся «изобличительные» показания лиц, арестованных по другим делам, при фактическом отсутствии копий этих показаний в деле обвиняемого. Например, в обвинительном заключении на бывшего члена Военного совета Черноморского флота дивизионного комиссара С.И. Земскова указывалось, что он-де изобличается показаниями бывшего заместителя наркома обороны СССР и начальника Морских сил РККА В.М. Орлова и заместителя командующего Тихоокеанским флотом Г.П. Киреева (дело в том, что до 1937 г. Земсков служил на ТОФе заместителем начальника политуправления флота). Но в деле Земскова показаний Орлова и Киреева вообще не имеется175. Таким образом, следователи НКВД чувствовали себя настолько никому не подсудными, непроверяемыми, всесильными, что во многих случаях действовали просто нагло, не только не соблюдая даже простейших норм УПК РСФСР, но и не утруждая себя хотя бы элементарной попыткой свести концы с концами в своих обвинительных конструкциях.

А вот другой похожий пример усердного плетения криминальной сети следователями НКВД. 27 июля 1937 г. был арестован начальник отдела портов УВМС РККА дивинтендант И.Я. Анкудинов. Длительное время он виновным себя ни в какой антисоветской деятельности не признавал. И лишь 6 сентября 1937 г. от него были получены «признательные» показания. Следователи «подкрепляли» их выписками из показаний И.М. Лудри и В.М. Орлова. Изучение же дел по обвинению Лудри и Орлова показало, что оба они на первых допросах вообще не называли Анкудинова участником заговора, а затем стали его называть, причем каждый утверждал, что именно он завербовал Анкудинова176. Эти противоречия явно свидетельствуют о неправдоподобности показаний этих лиц, о том, что в данном случае следователи НКВД явно «организовали» нужные им показания.