1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

Своеобразным приемом фальсификации архивно-следственных дел было приобщение к ним «нужных» для следователей НКВД выписок из показаний лиц, которые не только осуждены, но уже и расстреляны. На ряде таких показаний основывалось, в частности, обвинение бывшего военкома 4-го кавкорпуса дивизионного комиссара Л.И. Бочарова. Когда же он потребовал от следователей дать ему очную ставку с его обвинителями, то руководство Особого отдела ГУГБ НКВД СССР в докладной записке на имя Ворошилова (от 9 сентября 1939 г.) было вынуждено признать, что «провести Бочарову очную ставку с арестованными, изобличающими его, невозможно, ввиду того, что все они осуждены к ВМН – расстрелу и приговор приведен в исполнение»209.

В добывании доказательств «виновности» арестованных подследственных сотрудники особых отделов не стесняли себя абсолютно ничем. В обвинительном заключении по делу бывшего начальника финотдела ЛВО интенданта 1-го ранга И.А. Цюкшо, составленном оперуполномоченным особого отдела Бабкиным еще до осуждения Цюкшо, имелась ссылка на «уличающие» показания С.В. Станкевича. На основании этого обвинительного заключения, постановлением «высшей двойки» Цюкшо был 10 октября 1937 г. заочно осужден к ВМН, а 14 октября расстрелян. А показания от Станкевича были получены только 22 октября 1937 г., т. е. через 8 дней после расстрела Цюкшо на основе этих показаний210. Видно, этот особист Бабкин был большой аккуратист и не жалел усилий, чтобы порученное ему дело было «в ажуре», хотя бы и ценою явного подлога.

Начальник политуправления Забайкальского военного округа бригадный комиссар Н.Н. Гребенник (1898 г. р., член ВКП(б) с 1917 г.) был арестован 6 декабря 1937 г. Одно из вмененных ему «преступлений» состояло в том, будто бы он лично завербовал в контрреволюционную организацию неких Малиновского, Безобразова и Жданова. По делу они не допрашивались, имя и отчество их не известно и когда в ходе дополнительной проверки в 1958 г. попытались их отыскать, то личность их установить не удалось. А тогда, 2 октября 1938 г., Военной коллегией бригадный комиссар Н.Н. Гребенник, активный участник Гражданской войны (несколько раз ранен, был комиссаром 16-й стрелковой дивизии им. Киквидзе, награжден орденом Боевого Красного Знамени) был приговорен к расстрелу. Реабилитирован посмертно в апреле 1958 г.211

Нежелание следователей НКВД хоть в малейшей степени добраться до истины иногда просто поражает. К архивно-следственному делу арестованного 3 июля 1939 г. бывшего начальника Разведупра РККА комдива А.Г. Орлова приобщена выписка из протокола допроса комкора В.В. Хрипина, который на допросе 15 декабря 1937 г. высказал предположение о принадлежности Орлова к заговору и причастности его к шпионажу. Может быть, именно эта выписка и послужила одним из оснований для ареста, а затем и осуждения А.Г. Орлова к расстрелу (судили Матулевич, Алексеев, Детистов). Когда же в ходе дополнительной проверки в 1955 г. снова изучили архивно-следственное дело по обвинению Хрипина, то установили, что 15 декабря 1937 г. Хрипин вообще не допрашивался. Фальсификация № 1. Но фамилия Орлова в деле все-таки упоминается. В своем заявлении от 26 ноября 1937 г. в числе своих «сообщников» Хрипин назвал Орлова. Но Орлова Владимира Митрофановича, флагмана флота 1-го ранга бывшего начальника Морских сил РККА212, арестованного еще 10 июня 1937 г. Но следователи НКВД, очевидно, решили, что теперь можно хватать всех Орловых. Что и было проделано с комдивом Орловым Александром Григорьевичем.

Словом, следователи НКВД не стеснялись. Диапазон фальсификаций был весьма широк. В отдельных случаях дело доходило и до подделки подписи подследственного под протоколом. Например, проведенная в ходе дополнительной проверки графическая экспертиза установила, что подписи ответственного сотрудника наркомата боеприпасов СССР Ходякова в протоколах допросов с 4 по 20 июня 1941 г., в которых указывалось, что он якобы признает себя виновным в проведении антисоветской деятельности, исполнены не им, а подделаны213.

Все сказанное выше позволяет сделать непреложный вывод: читая сейчас о «признательных» показаниях многих военнослужащих РККА, осужденных в 1937–1939 гг. «за участие в военно-фашистском заговоре», надо помнить о том, что в огромном количестве случаев эти показания состряпаны следователями Особых отделов НКВД при помощи разнообразнейших методов самой вульгарной фальсификации.

Давно сказано в народе: «Утопающий за соломинку хватается». В полном отчаянии от сознания своей абсолютной беспомощности, беззащитности, безнадежности многие подследственные готовы были поверить любому болотному огоньку. Следователи НКВД оказались неплохими психологами и нередко играли и на этой струне. Тем более что у них в качестве «мудрого учителя» был безусловно выдающийся фарисей XX века. Известно, что в случае признания Зиновьевым и Каменевым «своей вины», Сталин от имени Политбюро ЦК ВКП(б) летом 1936 г. обещал сохранить им жизнь. Но он помнил об этом только до получения «признаний».

Смею полагать, что всем следователям НКВД было сказано: обещай что угодно, делай что хочешь, но «признательные» показания обеспечь. И больше всего, конечно, следователи спекулировали обещанием сохранить жизнь. Причем делалось это не всегда прямо, а иногда лишь туманными намеками. Во всяком случае именно так обстояло дело с участниками «восьмерки» во главе с Тухачевским. Бывший начальник отделения Особого отдела ГУГБ НКВД СССР А.А. Авсеевич на допросе 5 июля 1956 г. (во время дополнительной проверки) показал, что его подследственным был комкор В.М. Примаков и что он находился вместе с ним до самого начала суда 11 июня 1937 г.: «Я спрашивал ПРИМАКОВА, как он думает вести себя в суде, последний сказал, что подтвердит свои показания. Причем по указанию руководства я еще раз напомнил ПРИМАКОВУ, что признание его в суде обеспечит его участь (курсив мой. – О. С.). Так говорить было дано указание и другим сотрудникам отдела, выделенным для сопровождения арестованных на суд…»214

Следователи НКВД цинично обманывали, нагло надували обезволенных людей, стоявших у своей раскрытой могилы… Но другие-то подследственные не знали об этом, и следователи продолжали отрабатывать этот испытанный ими прием.

Для получения «признательных» показаний в ходе предварительного следствия следователи НКВД широко применяли различного рода провокации. Вообще-то говоря, поскольку версия о «военно-фашистском заговоре в РККА» была с самого начала гигантской провокацией, то и весь процесс предварительного следствия, по сути, должен был быть и не мог быть ничем иным, как сплошной провокацией.

Систематическое применение в ходе следствия различного рода провокационных методов подтверждается показаниями немалого количества самих бывших следователей НКВД, данными ими в ходе дополнительной проверки в середине 50-х годов. Так, при проверке дела бывшего начальника штаба и врид командующего Приморской группой ОКДВА комдива А.Ф. Балакирева было установлено, что сотрудники органов НКВД по ДВК и Особого отдела НКВД ОКДВА Хорошилкин, Булатов, Вышковский и другие, будучи тесно связаны с Арнольдовым, Люшковым и другими лицами из бывшего руководства органами НКВД на ДВК, по заданию последних сознательно проводили в 1937–1938 гг. преступную работу, направленную на уничтожение советских, партийных работников и кадров Красной Армии. Широко используя в следственной работе преступные методы угроз, шантажа и обмана арестованных, провокации, а также применение мер физического воздействия, они вымогали у арестованных «признания» в несовершенных ими преступлениях, а также создавали мнимые контрреволюционные организации215. Особого внимания заслуживают показания осужденного в 1939 г. за фальсификацию дел бывшего начальника Особого отдела НКВД 1-й Отдельной Краснознаменной армии Ю.А. Пешкова. Он признал, что им была искусственно создана контрреволюционная организация под названием РОВС (Российский общевоинский союз), в которую якобы входили Радишевский, Соммер, Саббелле и другие, в связях с которыми по мифическому РОВС обвинили и комдива Балакирева216.