Минск 2200. Принцип подобия - Майя Треножникова

— Цел?

На ногах мистик держался скверно. Снова согнулся, плевался кровью, задыхался и хрипло сипел. Он шлепал губами, корчился от боли и трясся всем телом. Декстра запрокинула его голову — наверняка жалея, что Авис состриг волосы, удобнее, когда волосы длинные.

— Открой рот.

Авис подчинился. По щекам и подбородку текла пахнущая теплым железом слюна.

— Вот дрянь. — Декстра отпустила мистика. — Она разорвала ему голосовые связки.

«Чтобы сымитировать собственный голос». — Целеста передернуло. «Ненавидь ее. Амбивалент. Враг».

Боковым зрением он заметил: Рони движется к главному входу, точно призрак скользит между тяжелых плющевых гардин, почти слился с гербом, и…

— Стой! — Одним скачком Целест догнал напарника. Залепил пощечину — лезвия-когти не спрятались полностью, и брызнуло во все стороны, точно расколотил банку с консервированными помидорами. Шею Рони выкрутило почти на сто восемьдесят градусов.

— Прости. — Целест прижал маленького мистика к себе. Блеклое лицо с глубокими царапинами на щеке казалось вроде еще одного дурацкого герба. Самого дурацкого герба в мире. — Не ходи.

— Что? Умру? — ответил Рони не сразу. Он удивлялся: почему больно, почему Целест ударил его? Наверное, хотел симметрии: Рони познал лишь фантомную боль, но если Полуликий один, что мешает присоединиться другому?

Симметрия.

Вербена тоже любит симметрию. Один воин принес себя в жертву — Рони вспомнил прыжок-левитацию Тао, и языки пламени из каждой поры, похожие на крылья. Теперь черед мистиков.

Его, Рони, черед. Почему бы и нет?

Он не боялся смерти, а вот расстаться с Целестом… и Элоизой, больше никогда не видеть, как она дышит, и окончательно потерять Аиду — они с Кассиусом уже вне города, он провожал их до порта и потом на корабль, последний корабль Виндикара, «Милленион», и смотрел вслед, пока не заволокло туманом. И шмыгал носом, как ребенок. А потом пошел к Элоизе и сидел с ней несколько часов. От мерного дыхания тела хотелось орать.

«Элоизы больше нет», — шелестело в том дыхании.

И вот теперь здесь. Вербена зовет его, предлагая: смерть в обмен на возможность идти дальше. Вербена по-прежнему позволяет. Вербена — маленькая девочка, которая любит игры. А еще она ждет Целеста.

Рони тронул порезы. Они шершаво бахромились под пальцами. Целест по-прежнему обнимал его.

— Я должен.

— Черт… нет, Рони. — Целест оглянулся, ища поддержки у Декстры. Та пыталась привести в чувство Ависа, который надсадно кашлял и выхаркивал собственные голосовые связки.

— Отключи боль. Отлючи боль, мать твою, ты же мистик, — твердила она. Авис если и слышал, то плохо. Очередной плевок размазался по груди Декстры, словно мистик зачем-то решил оскорбить Главу воинов. Декстра, похоже, не заметила. — Просто выжги свои гребаные мозги, чтобы не чувствовать боли.

— Отпусти. — Рони вновь попытался высвободиться, однако напарник удерживал его, как… ну, магнит — железку. — Целест. Я пока просто хочу помочь Авису.

Дикий взгляд. Этот выкаченный круглый глаз делает его еще… безумней, подумал Рони, пока Целест соображал; за вздернутым оскалом зубов шевелился и подрагивал пересохший язык. Целест хочет пить. Рони тоже хотел.

— Хорошо. Помоги.

Вокруг так душно и до сих пор пахнет гарью. До конца жизни — горелая вонь, и плевать на цветочно-яблочные ароматы из сада резиденции Альена. От них кишки вдвойне скручивает.

Авис. Авис со слизью вместо голосовых связок. Беззвучно кричит, и от этого вдвойне больно. Рони поможет, если только Авис позволит. Защиту, разумеется, не пробить — они равны по силе.

«Надеюсь, он соображает».

— Смотри на меня.

Авис подчинился. Рони облегченно выдохнул, не так и трудно. Случалось подобное — мистик отрубал болевые центры себе или кому-то еще. Авису придется постараться самому, но Рони поможет сконцентрироваться.

— Смотри на меня. Боль не здесь. — Рони показал на собственную шею, — а здесь, — тронул темечко. Авис кривил губы и шипел. «Словно разозленный гусь», — некстати вспомнил Рони.

— Представь кнопку. Выключатель.

Авис кивнул. Декстра сложила руки на груди — любимая поза. Мышцы напряглись, а свежие раны тускло поблескивали влажными краями.

— Нажмешь — боли нет.

«Навсегда», — подумал Рони, но сейчас это не имело значения. Они ведь… пришли умирать. Умирать, но не страдать. Тао уже страдал, за них всех.

— Щелк.

Секунду спустя Авис глянул осмысленно.

«Спасибо», — телепатия, конечно. В отличие от Целеста, единственный способ общаться. Но для мистика — не имеет значения, верно?

— Отлично. — Рони хлопнул его по плечу и вновь перевел взгляд на ворота — камень и решетки казались прохладными, так и тянуло прижаться разгоряченным лбом. Он взлохматил волосы и прикусил палец.

— Теперь я могу идти.

Он ожидал — вновь набросятся, уже втроем. Целест со своими «когтями» (щеку гадко саднило), Декстра и Авис. Миллион раз — не делай этого. Зачем, если Амбивалент объявила приговор?

— Я должен. — Рони отступил, глядя исподлобья. Несколько отросших серовато-русых прядей закрыли глаза.

«Они понимают. Именно поэтому пытались остановить».

Декстра не меняла позы. Авис трогал шею, но смотрел куда-то наискось — на Целеста, быть может.

Тот молчал.

Молчал по-настоящему, Рони украдкой прикоснулся к сознанию напарника, теперь открытого ему постоянно — прочитанная книга, вроде так говорят, когда знаешь каждую мысль, эмоцию и каждый натянутый звенящей струной нерв.

Целест молчал, как молчат отключенные, пусто и мертво. Темнотой.

Из здорового глаза выкатилась слеза, неуместно крупная и блестящая, повисла на подбородке, и растаяла где-то на грязном воротнике. Вторая пробиралась по неровным впадинам коллоидных шрамов, и Рони зачарованно следил за ней.

— Я не хочу. Отпускать. Тебя, — сказал Целест.

Рони улыбнулся.

— Знаю. Спасибо. Но… — Он неловко дернул плечом. Неуклюжий пухлый коротышка, похожий на собственную размазанную в полдень тень.

Страшно? Нет. Страшно — это когда Цитадель рушилась, когда Декстра хлюпала лицом Целеста, когда Вербена танцевала и пела свою песенку. Невыносимо — когда Элоиза, обезумев, разорвала в клочья Винсента, а потом отрубила пальцы Тао; и когда потом дышала, прекрасная и нечеловеческая, как цветок, а Рони тянуло зажать ей рот и нос — всего на пару минут.

Теперь — ничуть.

«Дезинте…», — он не запомнил длиннющее Декстри-но слово. Зато помнил, что камни и песок просто исчезали. Им не было ведь больно. И ему не будет.