Гостья - Симона де Бовуар

Ксавьер обратила на него восторженный взгляд.

– Откуда вы знаете? – спросила она. Ее сразило такое чародейство.

– Эта увядшая роза, догадаться было нетрудно, – ответил Пьер.

– Смешной жест, жест комедиантки, – сказала Ксавьер. – Но ведь это вы меня спровоцировали, – кокетливо добавила она.

Улыбка ее было горячей, словно поцелуй, и Франсуаза с тревогой задалась вопросом, почему она здесь, при этом интимном разговоре тет-а-тет; ей не было здесь места. А где ее место? Безусловно, вообще нигде. В это мгновение она почувствовала себя устраненной из мира.

– Я! – воскликнул Пьер.

– У вас был такой насмешливый вид, вы бросали на меня такие грозные взгляды, – с нежностью сказала Ксавьер.

– Да, я был неприятен, – согласился Пьер. – Прошу прощения. Но я чувствовал, что вы заняты совсем другими вещами, а не нами.

– У вас, должно быть, интуиция, – отозвалась Ксавьер. – Прежде, чем я открыла рот, вы уже шипели. – Она тряхнула головой. – Только у вас плохая интуиция.

– Я сразу заподозрил, что Жербер околдовал вас, – неожиданно сказал Пьер.

– Околдовал? – нахмурив лоб, повторила Ксавьер. – Да что же он вам такого рассказал, этот жалкий тип?

Пьер сделал это не нарочно, он был неспособен на низость, однако в его фразе содержался неприятный для Жербера намек.

– Ничего он не рассказал, – отвечал Пьер, – зато он был очарован этим вечером, а это редкость, чтобы вы брали на себя труд очаровывать людей.

– Я должна была бы догадаться об этом, – в ярости сказала Ксавьер. – Стоит проявить лишь немного вежливости с человеком, и у него тут же появляются какие-то идеи! Бог знает, что он напридумывал своим жалким умишком!

– И потом, – продолжал Пьер, – если вы оставались взаперти весь день, то не для того ли, чтобы обдумывать романтичность вечера.

– Это дутая романтичность, – с раздражением сказала она.

– Таковой она кажется вам в эту минуту, – возразил Пьер.

– Да нет, я сразу это поняла, – нетерпеливо сказала Ксавьер. Она посмотрела Пьеру прямо в лицо. – Мне хотелось, чтобы этот вечер показался мне чудесным, – сказала она. – Понимаете?

Наступило молчание; никогда не узнать, что́ в течение этих двадцати четырех часов Жербер в действительности представлял для нее, и сама она уже о нем забыла. Несомненно было одно: в эту минуту она искренне отрекалась от него.

– Это стало реваншем, направленным против нас, – заметил Пьер.

– Да, – тихо согласилась Ксавьер.

– Но мы не виделись с Жербером целую вечность, надо было встретиться с ним ненадолго, – извиняющимся тоном сказал Пьер.

– Я прекрасно знаю, – отвечала Ксавьер, – но меня всегда раздражает то, что вы позволяете терзать себя всем этим людям.

– Вы милая нетерпимая особа, – сказал Пьер.

– Я не могу себя переделать, – удрученно отвечала Ксавьер.

– И не пытайтесь, – с нежностью проговорил Пьер. – Ваша нетерпимость – не мелочная ревность, это сочетается с вашей непримиримостью, с силой ваших чувств. Если отнять у вас это, вы уже не будете самой собой.

– Ах! Как было бы хорошо, если бы в мире нас было только трое! – сказала Ксавьер. Взгляд ее загорелся страстью. – Никого, кроме нас троих.

Франсуаза через силу улыбнулась. Она часто страдала из-за сообщничества Ксавьер и Пьера, но этим вечером обнаружила в этом свой собственный приговор. Ревность, озлобленность – те чувства, которые Франсуаза всегда отвергала, – оба они говорили о них как о вещах прекрасных и ценных, с которыми следовало обращаться с почтительной осторожностью. Она тоже могла бы отыскать в себе такие смущающие богатства; почему же им она предпочитала устаревшие, ненужные запреты, которые Ксавьер дерзко попирала? Сколько раз ее охватывала ревность или у нее появлялось искушение возненавидеть Пьера, пожелать зла Ксавьер, однако под ничтожным предлогом сохранения своей чистоты она создала в себе пустоту. Со спокойной отвагой Ксавьер предпочитала полностью самоутверждаться; в награду она обретала свое место на земле и вызывала горячий интерес у Пьера. Франсуаза не осмеливалась быть самой собой и в порыве страдания понимала, что такая лицемерная трусость привела ее к тому, чтобы стать ничем.

Она подняла глаза, Ксавьер как раз говорила:

– Мне очень нравится, когда у вас усталый вид. Вы становитесь таким прозрачным. – Внезапно она улыбнулась, глядя в глаза Пьеру. – Вы похожи на собственного призрака. В роли призрака вы были бы прекрасны.

Франсуаза взглянула на Пьера; он и правда был бледен; эта нервная хрупкость, которую в это мгновение отражали его осунувшиеся черты, нередко волновала ее до слез, однако она была слишком отрезана от него, чтобы ее тронуло это лицо: только через улыбку Ксавьер она угадывала его романтическую притягательность.

– Но вы прекрасно знаете, что я не хочу больше быть призраком, – сказал Пьер.

– Ах! Но призрак – это не труп, – возразила Ксавьер. – Это живое существо. Только тело ему дается душой, у него нет лишней плоти, он не испытывает ни голода, ни жажды, ни потребности в сне. – Глаза ее остановились на лбу Пьера, на его руках, крепких и легких руках, которых Франсуаза часто с любовью касалась, но никогда не думала на них смотреть. – И потом, мне кажется поэтичным то, что призрак не прикован к земле: где бы он ни был, он в то же время и где-то еще.

– Я не где-то еще, я здесь, – сказал Пьер.

Он с нежностью улыбнулся Ксавьер; Франсуаза еще помнила, с какой радостью она нередко воспринимала такие обращенные к ней улыбки, но была уже неспособна завидовать им.

– Да, – согласилась Ксавьер, – но я не знаю, как это выразить: вы здесь, потому что этого хотите. У вас не замкнутый вид.

– А у меня часто бывает замкнутый вид?

Ксавьер заколебалась.

– Иногда. – Она кокетливо улыбнулась. – Когда вы разговариваете с серьезными господами, можно, пожалуй, подумать, что вы и сами один из них.

– Помнится, когда вы познакомились со мной, то готовы были принять меня за противного, высокомерного человека.

– Вы изменились, – отозвалась Ксавьер.

Она окинула его счастливым и гордым взглядом собственницы. Ей казалось, что она изменила его: правда ли это? Судить об этом уже не Франсуазе; этой ночью для ее очерствевшего сердца самые драгоценные сокровища утонули в безразличии; оставалось полагаться на тот мрачный пыл, который с новым блеском сиял в глазах Ксавьер.

– У тебя такой подавленный вид, – заметил Пьер.

Франсуаза вздрогнула – он обращался к ней и казался встревоженным. Она постаралась контролировать свой голос.

– Думаю, я много выпила, – сказала она.

Слова застревали у нее в горле. Пьер с огорченным видом смотрел на нее.