Тишина - Питер Хег

— Прощение, — ответила она. — Секрет в прощении. Прощение не наполнено никакими чувствами, оно очень близко к здравому смыслу. Оно приходит, когда ты понимаешь, что другой человек не мог поступить иначе, а только так, как поступил. И что ты сам не смог бы. Мало кто из нас на самом деле имеет выбор в решающих ситуациях. Ты потерял близкого человека. И до сих пор винишь в этом всех женщин. И меня тоже.

Она замолчала. Он хотел бы задать ей другие вопросы. Куда отправляется Максимилиан? Откуда она, эта его любовь к Стине? К Кларе-Марии?

На эти вопросы уже были даны ответы. Они с Синей Дамой находились там, где находятся ответы. Или стояли на пороге — она подвела его к порогу. Он не знал, кто исполняет музыку, но она звучала — кто-то заботился о целостности и гармонии. Он видел перед собой женщину, но она вибрировала так, словно была частью «Чаконы». Еще он слышал Клару-Марию, Стине, Максимилиана. И свою мать. Мы навсегда опутаны переплетением звуков и чувств, и для этого переплетения, строго говоря, не имеет значения, живы люди или нет.

Он положил скрипку в футляр — кто-то положил скрипку в футляр.

Он встал с кресла, не понимая, как ему это удалось. Библия, как известно, полна историй о глухих, которые начинают слышать, и парализованных, которые начинают ходить, но одно дело слушать истории, другое дело — участвовать в них.

Он сел ей на колени — верхом, лицом к ней, так как могла бы женщина сесть на мужчину.

— Не знаю, можно ли попросить разрешения потрогать вашу грудь? — спросил он.

Она расстегнула свою похожую на халат форму. Его руки скользнули по ее коже. Ей было, по меньшей мере, семьдесят. Кожа была похожа на пергамент, но вибрировала жизнью.

Плотность ткани напомнила ему о том, что она никогда не кормила.

— А как это чувствуется, — спросил он, — что так и не было детей?

— Однажды, когда мне было лет шестнадцать, у нас с матерью Рабией кое-что случилось, можно сказать, что происшедшее в каком-то смысле было похоже на твою трагедию. Это было одно из тех несчастий, после которых ничто уже не может быть как прежде. После этого у меня появилось чувство, что все дети на самом деле мои. Что было бы совершенно бессмысленно на основе незначительной биологической общности называть некоторых детей особенно своими. С тех пор я принадлежу — так мне, во всяком случае, кажется — всем детям.

Ее нормальное звучание и краски стали возвращаться. Вернулся понемногу и окружающий мир. С ним и африканка.

Она стояла на дорожке в нескольких шагах от них, вежливо ожидая. Рядом с ней стояли несколько детей. Каспер узнал среди них своего подельника с набережной Кристанс Брюгге, мальчика с диагнозом DAMP и водянкой в голове.

Он пересел обратно в кресло. Сам поехал вперед. Африканка заняла место за его спиной.

— Выдающиеся ученики, — пояснил он, — всегда требовали особенно интенсивного духовного руководства.

Дети задумчиво провожали его взглядом.

— Думаю, тебе надо рассказать об этом полиции по делам иностранцев, — сказала африканка. — Они ждут тебя уже час.

Кроме него и сестры Глории, в помещении находилось пять человек: Синяя Дама, Мёрк, женщина со Странвайен, которая потом перевязывала его в полицейской префектуре, человек со свекольным лицом и изумрудными глазами. Кроме них — хорошо одетый старик из Министерства по делам церкви, Вайдебюль. Они сидели за прямоугольным столом, за которым Каспер впервые увидел мать Марию. На столе стоял магнитофон «Награ».

— Мы говорили с Кларой-Марией, — сказал пожилой человек, — по телефону, несколько раз, мы успокоились. Мы полагаем, что она вот-вот вернется домой. Мы знаем о том договоре, который вы заключили с Приютом. Вы выполнили вашу часть договора. На улице вас ждет патрульная машина. Она доставит вас в главный монастырь в Аудебо. Где готовы вас принять. Там вы и останетесь, пока не вернутся дети и не будет принято решение по вашему делу.

— Господин Вайдебюль — пояснила Синяя Дама, — юрист, консультант Министерства по делам церкви, член правления как Приюта, так и благотворительного фонда.

Мужчинам трудно приукрасить себя. И с годами легче не становится. Вайдебюлю было, похоже, за восемьдесят, время лишило его тело всякой формы. Но его портной совершил христианское чудо. В отношении торса голубой пиджак осуществил воскресение плоти. Но портные не могут ничего сделать с тем, что выше воротничка. Выше мужчина походил на черепаху. Однако не стоит недооценивать черепах. В начале шестидесятых, когда на ярмарках еще встречались артисты с дрессированными пресмыкающимися, Каспер видел, как черепахи из русского цирка, которым было по несколько сотен лет, спариваются. Они вопили как взрослые люди.

— Министерство внутренних дел обещало нам продлить ваш вид на жительство, — продолжал юрист. — И походатайствовать перед Налоговым управлением. Министерство интеграции внесет ваше имя в следующий законопроект о предоставлении гражданства. Фолькетинг принимает решение о гражданстве дважды в год — в июне и в октябре. Уже первого июля мы можем получить для вас датский паспорт. Полюбовное соглашение с Налоговым управлением — к первому сентября. Переговоры с испанскими властями — в течение осени. До Нового года вы возвращаетесь на большую сцену.

Настроение в помещении было пасторальным, светло-зеленым, в фа-мажоре — как в Шестой симфонии Бетховена. Как будто все семейство собралось, чтобы рассказать прадедушке, что его отправляют в дом престарелых, а он отнесся к этому совершенно спокойно.

Каспер посмотрел на Синюю Даму. Ее лицо было непроницаемым.

— А нет ли, — спросил он, — у нас, случайно, записей разговоров с Кларой-Марией?

Женщина из Государственной больницы наклонилась и включила магнитофон.

Какой-либо шум на пленке отсутствовал. Не было слышно никаких гудков. Только легкий скрежет, когда взяли трубку, и женский голос — это была Синяя Дама. Звонил мужчина.

— У нас в гостях Клара-Мария. С ней все в порядке. Она хочет поговорить с вами. Она пробудет здесь примерно неделю. Потом вернется.

Это был голос Каина.

Для обычного слуха стало тихо. Для Каспера — или для его фантазии — кто-то двигался по большой комнате, по ковру. Трубку передали в другую руку.

— Мария. Это я.

Она не сказала «мать». Просто «Мария».

— Со мной все в порядке. Я вернусь через неделю. Не беспокойтесь.

Игуменья сказала что-то, Каспер не расслышал, что именно. Голос ее был невыразительным. Снова заговорил мужчина.

— Вам будут звонить каждые три дня.

Связь прервалась.

Все смотрели на Каспера.

— А следующая запись? — спросил он.

— Да, они звонили еще раз, — сказал юрист. — Как и обещали.

Женщина поменяла пленку и перемотала. На этот раз был слышен звонок. Это значило, что первая запись была сделана с автоответчика Приюта. Потом они поставили «Нагру». В ожидании следующего звонка.