Без обратного адреса - Сантьяго Пахарес

Он не мог плыть против мощного течения общественных требований. Иметь дом и работу – это, видимо, неизбежно. Но необходимо найти компромисс: не плыть против, а поднырнуть поближе к берегу и посмотреть, что удастся там сделать.

Пока Рекена размышлял о своем будущем, какой-то таксист выскочил перед ним на встречную полосу. Рекена резко выкрутил руль, избегая аварии. Следствием, если не считать оскорблений и гудков других водителей, стало столкновение его несчастного автомобиля с бетонным ограждением туннеля.

Отойдя от удара, Рекена поставил машину на аварийку и вышел посмотреть на результат. Ни один из проносившихся мимо него по шоссе даже и не подумал остановиться. Ну, это само собой. Правое крыло и дверца помялись. По всей длине машины тянулись глубокие царапины. На бетоне тоже остались следы. Рекена пнул ногой бетон, посылая таксисту и его матери самые разнообразные пожелания. Страховки не хватит на починку. Такси, которое спровоцировало его на резкий неожиданный поворот, сейчас уже в центре, а водитель, улыбаясь, получает щедрые чаевые от клиента.

И тут, чтобы достойно завершить день, появилась, сверкая сигнальными огнями, полицейская машина. Патрульные потребовали объяснений, и Рекена предоставил их со всеми подробностями.

– Можете подробнее описать такси?

– Белое, с красной полосой, за рулем сукин сын.

У Рекены взяли все его данные и сказали, что есть возможность получить государственную помощь, которая возместит часть расходов на ремонт. Если он докажет свою невиновность.

Рекена снова сел за руль и поехал домой. Надо же, думал он, казалось бы, человек на самом дне и дальше падать некуда. Есть куда. Всегда есть куда падать еще глубже.

Будильник зазвонил, как всегда, без четверти восемь. Рекена выключил его, не открывая глаз, привычным движением руки. Потом открыл глаза и смотрел на мигающие две точки между цифрами на табло до тех пор, пока не высветилось семь пятьдесят две. Рывком сбросил с себя одеяло и сел в постели, тупо глядя на стену. Больше всего на свете ему хотелось сейчас лечь обратно, под теплое одеяло, расслабить мышцы и провалиться в сон. Но перед ним маячила перспектива пятнадцати часов работы до того, как прийти домой, быстренько что-то съесть, сидя на табуретке в кухне, и лечь под это же одеяло. К тому времени холодное.

Рекена сидел и искал хоть какую-нибудь причину, кроме денег, чтобы встать и идти на работу. Он ее не находил. Не было никакой причины тащить себя из-под одеяла, бриться, принимать душ, одеваться, добираться до центрального офиса, где Мигель назначит ему очередную контору, которой надо обеспечить компьютерную сеть. Причины не находилось, желания не было совсем. И это не походило на то, что было в его жизни раньше – на детские капризы и страхи, когда не хочется идти на контрольную по математике, или на подростковую лень, когда трудно встать после гулянья с друзьями за полночь. Это было осознанное и выстраданное нежелание зрелого человека идти туда, где его эксплуатируют. Ну, что такого с ним сделают в «Арт-Нет»? Уволят? Давно назрело.

Он, пожалуй, даже мог бы еще потерпеть пару месяцев, чтобы найти работу получше. Должна же она где-то быть – работа, на которую хочется идти, встав утром. Нет, он не просит пламенного энтузиазма, удовлетворится обычным желанием. Он не живет с родителями, жены тоже нет – не перед кем оправдываться, не от кого выслушивать упреки. А в контракте – временном, разумеется, Мигель его каждые три месяца обновляет – нет даже пункта насчет предупреждения об уходе. Он свободен. И сумеет встретить все последствия своего решения как мужчина.

Пора стать не безвольным персонажем рассказываемой кем-то истории, а собственным автором. Самому решать, какие впереди сюжетные повороты.

Рекену охватило ликование – он был свободен, впервые за годы и годы. И еще пришло спокойствие – как всегда, когда он принимал решение.

Прямо в пижаме он пошел в кухню, собираясь приготовить себе сытный деревенский завтрак: бекон с яйцами, тосты с джемом и побольше кофе. Есть он его будет, как Бог велит: не торопясь. Торопиться отныне никуда не нужно. И не надо бояться опоздать.

Но за дверцей холодильника перед ним открылась жестокая реальность: ни бекона, ни яиц, а вместо джема какая-то дрянь, которую Фран обожает и называет абрикосовым пюре. Он же обещал, что купит продуктов. Что это с ним?

Открылась дверь, и Фран, словно реализовавшись из его заклинаний, шагнул в квартиру.

– Фран, я думал, ты спишь. Откуда так рано?

– Прямиком из рая, мой дорогой Рекена! Из истинного рая.

– Не спал, что ли?

– Ни минуты. Я был с Мартой.

– Вот это да! Рассказывай! Я вроде голодного, который просит показать ему хлебушка через оконное стекло.

– Особо рассказывать нечего. Я с ней не переспал, если ты это имеешь в виду. Мы ходили и разговаривали. Всю ночь. Боже милосердный! Знаешь, я, кроме как с тобой, кажется, ни с кем в жизни так не беседовал. Ну и наговорился, язык стер, и губы горят.

– Исключительно от разговоров, надо полагать.

– Ну… среди прочего и от них.

Рекена смотрел, как Фран улыбается при воспоминаниях об этой ночи, и при мысли, как он провел ее сам, почувствовал зависть. Вспомнил, как при влюбленности действительно улыбаешься при одной мысли о любимой.

– Ты не купил продуктов.

Улыбка Франа мгновенно погасла.

– Вот черт! Прости, я со своим свиданием обо всем забыл. Давай список, я быстро сбегаю, а потом лягу посплю.

– Я придумал кое-что получше. Дай мне одеться, и мы пойдем куда-нибудь, позавтракаем как люди. Спокойно мне расскажешь все по порядку.

Фран удивился:

– Так ты что, не на работу?

– О моей так называемой работе больше ни слова. Это в прошлом.

– Рекена, что случилось?

– Важно не то, что уже случилось, а то, что произойдет потом. Так вот – впереди перемены.

В дом Эстебана и Алисии пришли почти все жители Бредагоса. Всем хотелось выразить уважение и благодарность этой супружеской паре, которая, как оказалось, помогла почти всем семьям в трудный их час. Они заходили к Алисии, побыть с ней в ее последние часы, горячо соболезновали Эстебану. Все знали, что похороны будут совсем скоро. Давид поразился, видя любовь жителей к этой женщине. Он думал, что речь шла об активной и доброй женщине, у которой много друзей, – теперь же заметил искреннее горе и удивлялся, узнавая все о новых поразительных качествах Алисии, а люди рассказывали и рассказывали о ней со слезами на глазах.

Ловя обрывки разговоров, прислушиваясь к воспоминаниям, он понял, что́ именно хоронили местные жители вместе с Алисией. Не просто хорошего человека, который оставил добрые воспоминания, нет, они прощались с примером прекрасной жизни. И с примером смерти, полной достоинства.

Томас находился в школе, Давид с Анхелой – в доме Эстебана, помогали принимать посетителей. Эстебан был спокоен, каким его привыкли все видеть. Со сдержанной грустью кивал в ответ на утешения: да, утрата… необыкновенный, уникальный человек, да, Бог забирает лучших…