Без обратного адреса - Сантьяго Пахарес

– Да ладно! – обиженно воскликнул Фран. – Я храплю? Не свисти!

– Храпишь, храпишь. Уж побольше, чем разговариваешь. В общем, я хочу резко сменить обстановку, узнать, на что способен на этой работе, познакомиться с новыми людьми. Глядишь, и меня полюбит кто-нибудь.

– Уж кого и полюбить, Реке, как не тебя. Как ты представляешь ее, свою будущую девушку?

– Никак. Пусть будет какой будет. Одно знаю: она никогда не назовет меня Рекеной.

– Почему?

– Мне не нравится, когда меня так зовут.

– Серьезно? Да мы же тебя всю жизнь так зовем.

– Не всю. Был день, когда меня так назвал в первый раз Пабло Беотас, в школе, помнишь? Я рассердился, он и рад: давай кричать, что я Рекена, всем подряд. С тех пор и повелось. Но уж теперь меня будут звать Хуан. Все, и в первую очередь та, о которой мы говорим.

– Хуан… Красивое имя.

– Мне нравится. Пусть на ухо, в ее объятиях, я услышу «Хуан».

Фран смущенно улыбнулся. Рекена тоже.

– Ну а ты? – спросил он. – Решился?

– На что? – удивился Фран.

– Ехать со мной. Там мы тоже сможем вместе снимать жилье. Хорошо, когда есть кому доверять. Там ты будешь далеко от наркотиков, среди тех, кто ничего не знает о твоем прошлом. Порвешь со здешними знакомыми, а это, сам говоришь, на пользу.

– Не знаю, Реке.

– Поехали, Фран!

– Если я преодолею это в себе, то только здесь, в Мадриде. Ты меня знаешь – я горожанин по рождению и воспитанию. Вырви меня отсюда, и я завяну. Ну, и тут врачи. Наблюдение. Метадон из автобуса.

– Хорошо говоришь, Фран, но все это свист. Остаешься из-за Марты.

– Угадал.

– Да у вас и трех свиданий еще не было. У тебя таких знакомств будет знаешь сколько?

– Я чувствую, она мне нужна.

– Ты ведь ей ничего не говорил, правда?

– Нет.

– А скажешь?

– Да, скоро. У меня выхода нет. По крайней мере, если отношения будут развиваться, как я хочу. Серьезно. Враньем и цинизмом я сыт по горло. Хочу чистоты. Начать с нового листа.

– А если она тебя не захочет?

По лицу Франа мелькнула тень.

– Любовники видят тела друг друга, понимаешь? Вот почему я скажу ей о себе очень скоро. Если уйдет, пусть сразу. Может, не успею влюбиться сильно.

– Как думаешь, она…

– Честно говоря, только об этом и думаю. Ну… ее воля. Я пойму.

– Слышишь, Фран, если что – я тебя там всегда жду.

– Ну да, будешь вроде моей страховочной сетки. Спасибо.

Закончилось и шоколадное мороженое, и капучино. Попросили счет.

– Какие дни у нас с тобой, Фран, странные.

– Что ж удивительного? В эти дни у обоих меняется жизнь.

– Причем после того, как мы снова встретились. Раньше ничего не происходило.

– Может, один из нас – катализатор химического процесса. Или мы оба – элементы, которые вступают в реакцию друг с другом.

– Если остаешься в Мадриде, я передам тебе вот это. – Рекена вытащил из кармана ключи.

– Отдаешь мне свою машину?

– Да.

– Которую стукнул сегодня ночью?

– Какую же еще?

– Старик, спасибо! Господи, машина!

– Да ладно тебе, ты бы ее видел. Битая, ржавая, на последнем издыхании. Загони ее насмерть, а потом продай на лом.

– Ты серьезно, что ли? Она тебе не нужна?

– Нет. Я уверен, на моей новой работе мне будет не нужна машина. А тебе пригодится. Мне, впрочем, тоже послужит еще разок. Поможешь упаковаться и перевезти вещи.

Рекена хотел оплатить протянутый официантом счет, но Фран опередил его.

– Это я предложил зайти в кафе.

– Спасибо, дружище.

– Ты мне – машину, я тебе – кофе. Все у нас с тобой по-честному.

Давид помог втащить бук в мастерскую Анхелы, и та немедленно принялась за работу. Эстебан падал с ног, его отослали спать. Давид, не зная, куда себя деть, пока в доме Анхелы было пусто, отправился в «Эра Уменеха».

Там было много посетителей, все вполголоса, с опечаленными лицами, обсуждали скорбные известия. Пили кофе, глядели в окна, молчали. Давид, подавленный и молчаливый еще более других, чувствовал, однако, не совсем то же, что они. Они знали в Алисии человека, он – автора. Он, знавший ее лишь по книгам, горевал сильнее. Они хоронили односельчанку, Давид вместе с ней хоронил себя, да и издательство заодно. В могилу вместе с Алисией лягут все его надежды – на счастье в семье, на карьеру, на процветание издательства.

Сага «Шаг винта» останется незавершенной. На издательство «Коан» подадут в суд те, кто купил авторские права на книги, которых у издательства нет и не будет. Давид не только никогда не станет директором издательства «Коан», но, вероятно, будет искать новую работу. Сильвия, даже если останется с ним, этого ему не забудет. Он постарается, конечно, найти работу, которая будет оставлять ему достаточно свободного времени для семьи, а если это приведет к снижению уровня жизни, что ж, придется свыкаться и с этим. Ему хотелось сейчас одновременно обнять Сильвию крепко-крепко, долго не выпуская ее из объятий, и поговорить с Эстебаном.

Ведь если Алисия была Томасом Маудом, то он должен это знать. Давид отпил кофе и задумался о том моменте, когда Эстебан на его прямой вопрос, не он ли отправлял пакеты в «Коан», ответил – нет. Значит, отправлял не он, а Алисия? Эстебан не лгал – лишь утаил часть правды. Если бы он в тот день уехал из Бредагоса, правда не выяснилась бы и Алисия сохранила бы свой секрет. Теперь это не имело значения, игра окончена и карты снова собраны в колоду, однако Давид не собирался уезжать, не объяснившись с Эстебаном. Он хотел сказать, что никого не обманывал – просто опоздал, был послан Коаном слишком поздно, когда Мауд перестал писать, а писать он перестал по причине тяжелой болезни, а потом и смерти. Ни при каких обстоятельствах и никто не смог бы успеть переговорить с автором. Давид не виноват. И ведь он нашел писателя, справился с заданием.

Дверь таверны вдруг распахнулась, и быстро вошел Джерай. Увидел Давида, подбежал к нему и сел за стол. В руках у него был огромный почтовый пакет в защитной оболочке. Ион спросил его, съест ли он чего-нибудь, но Джерай не прореагировал и только упорно смотрел на Давида. Вскоре произнес серьезно и доверчиво, лишь слегка заикаясь:

– Ты приехал в Бредагос, чтобы кого-то найти?

Давид взглянул на него испытующе. Было странно слышать от этого парня такую длинную фразу. Не зная, куда заведет разговор, он кивнул.

– Томаса Мауда? – уточнил Джерай, вытащил из-под стола тяжелый коричневый пакет и прижал к груди обеими руками.