На пике века. Исповедь одержимой искусством - Пегги Гуггенхайм

В следующий раз я встретила его на опере Моцарта «Дон Жуан»; мы сидели на соседних креслах, и между нами будто бы пробежала искра. Потом он часто вспоминал об этом. Он отвез меня домой на такси. Позже я сказала Путцелю, что я бы сразу влюбилась в Кеннета, если бы не боялась, что он будет постоянно морочить мне голову. Я боялась не зря. Не то чтобы он специально постоянно пропадал и увиливал — просто он не мог быть другим. И когда время пришло и я влюбилась в него, мой пророческий страх оправдал себя, но не совсем в том смысле, что я думала.

Он пришел в мою жизнь в тот момент, когда я больше всего в нем нуждалась и когда он больше всего нуждался во мне. Теперь я понимаю, что это было неизбежно. Он пришел ко мне, когда я была несчастна, и именно поэтому он предложил мне свою дружбу, а я с готовностью приняла ее, не думая о последствиях. Он сразу же стал моим другом и обрел большое влияние на меня, возвышаясь надо мной своими шестью футами роста. Первым делом он заставил меня порвать с Максом. Было совершенно очевидно, что пора это сделать; я не знаю, зачем я ждала слов Кеннета. Эта нелепая история не могла больше тянуться. Кеннет просто сказал: «Абсурдная ситуация. Ты ни там, ни здесь». И тогда я решила перестать топтаться на месте. Кеннет делал это безо всякого личного интереса. Он просто дал мне разумный совет, как поступил бы любой друг. Затем он посоветовал мне пойти к адвокату и официально оформить развод. Он привык практично подходить к вопросам собственности и убедил меня, что этот шаг необходим, и я последовала его совету.

Но я забегаю вперед. Вот как все началось. Кеннет знал, что мне плохо, и, будучи человеком необычайно добрым и тактичным, он решил устроить в честь меня небольшую коктейльную вечеринку у себя дома. Я и раньше бывала у него на больших безличных приемах, но сейчас все было по-другому. В последнюю минуту я решила взять с собой Макса, и я уверена, что хозяин дома весьма удивился, увидев нас вместе; однако он не подал виду и так же спокойно воспринял то, что Макс посреди вечеринки сбежал к мисс Таннинг. Именно этого мы все ждали и после его ухода вздохнули с облегчением.

Я не знаю почему, но Кеннет Макферсон сразу же дал мне ощущение покоя, и когда он сидел рядом со мной, обнимая меня, я чувствовала себя совершенно счастливой, такой счастливой, какой не была уже многие годы. Какая жалость, что этого мне было мало. Если бы только мне хватило того покоя и восторга, которые я испытывала в его объятиях, пока мы лежали и слушали музыку, все было бы совсем по-другому. Но я не тот человек, которому может быть достаточно того, что он имеет. Я всегда думаю, будто я все могу изменить. Удивительно, но я не допускаю мысли о собственной неудаче, и никто не способен убедить меня в том, что я не сдвину горы и не остановлю прилив, пока я не уверюсь в этом самостоятельно. И вот я снова сразу же стала гнаться за тем, чего не могла получить. Разумеется, в результате я обрела многое другое, о чем никогда даже не мечтала.

Мы пошли на ужин с сестрой Кеннета и Путцелем, а после — в мой дом на реке. Мы вдвоем очень долгое время провели на диване и вели себя словно школьники. Я перепачкала Кеннета губной помадой, и он так воодушевился в процессе, что, когда его сестра и Путцель, тактично ушедшие прогуливаться по дому, вернулись в комнату, Кеннет закинул ногу на ногу и пробормотал: «Боже правый, придется сесть так». Я так и не узнала, действительно ли в этом была необходимость. Перед уходом Кеннет обещал в скором времени снова пригласить меня на ужин. Я хотела пойти с ним к нему домой, но у него остановилась сестра, а жил он в очень маленькой квартире.

Через несколько дней Джин Коннолли устраивала большую вечеринку в честь дня рождения Лайлы, подруги ее сестры. Я не могла определиться, идти мне или нет. Макс отказался составить мне компанию, сказав: «Je ne connais pas cette dame»[72]. Мне позвонила Джипси Роза Ли и спросила разрешения привести к нам домой подругу, чтобы познакомить ее с Максом и посмотреть его книги и картины. Я не могла ей отказать, но чувствовала себя очень неловко; мне казалось, я должна разъяснить ей нашу запутанную ситуацию. Я перезвонила и сказала: я пригласила Макса к себе домой, чтобы он встретился с ней, но мы больше не живем вместе, и я не знаю, буду ли я дома. Я выразила надежду, что она хорошо проведет время и простит меня, если я не смогу остаться. Я лежала на кровати, разрываясь между двумя возможными планами на вечер. Неожиданно я вспомнила, что Кеннет — друг Джин. Это сразу решило для меня вопрос. Я спрыгнула с кровати, оделась и поспешила на вечеринку до прихода Джипси.

Я провела чудесный, безумный вечер; можно сказать, я отпраздновала свою независимость. Наконец-то я почувствовала, что меня ничто не связывает с Максом, и неистово отплясывала с Кеннетом всю вечеринку напролет. Я отдалась в его объятия в ванной, куда он пошел отмываться от запаха маринованного лука, который мы тайком воткнули в праздничный торт. В тот день Кеннет сказал мне порвать с Максом. На следующее утро я позвонила Максу и попросила его найти себе мастерскую и больше не приходить в мой дом. Он так разозлился, что без спроса забрал Качину, оставив мне двух наших персидских котят, Ромео и Джипси. Кеннет пришел на вечеринку с высокой температурой и не мог оторваться от меня, хотя ему следовало лежать в постели. Под конец некая тучная пожилая англичанка проявила материнскую заботу и таки заставила его пойти домой. Перед уходом он пригласил меня на ужин в следующий четверг.

Всю неделю я провела в состоянии нервного возбуждения перед моей грядущей rencontre[73] с Кеннетом, гадая, вспомнит он или нет. Во второй половине дня в четверг он позвонил мне и спросил: «Ты помнишь, что сегодня ужинаешь со мной?» Я бы ни за что на свете об этом не забыла, но ответила просто: «Да, помню». Он пришел за мной очень поздно. Я ужасно нервничала по поводу своего наряда, поскольку знала, что Кеннет придает много значения внешности тех, с кем появляется на людях. Разумеется, у меня не нашлось ничего подходящего, но я постаралась выбрать лучший вариант и не слишком стесняться. Я надела зеленые перчатки и зеленый шарф. «Ну что же, куда ты хочешь пойти?» — спросил Кеннет, и я назвала ресторан, куда меня водил Макс. Это был единственный раз, когда мы с Кеннетом ели там, где я бывала с Максом. После этого он всегда сам выбирал, куда мы пойдем.

Неожиданное близкое знакомство с кем-то — это волнительное, странное и тревожное время в жизни, и чем дольше ты ждешь его, тем больше оно приносит радостных переживаний. Я с восторгом осознала, что Кеннет — англичанин до мозга костей, хотя сначала меня насторожило, что он как англичанин несколько консервативен. Он так много говорил, что я сразу поняла: от меня требуется только слушать. Мне это нравилось. Так было проще, и так нам грозило меньше проблем. Помню, как сказала только одно: накануне рождения Синдбада я была в доме родителей его жены на Керзон-стрит в Лондоне (Кеннет упомянул его в разговоре) и запомнила, с какой сердечной заботой меня приняла его теща. Мне было приятно, что у нас нашлась хотя бы такая отдаленная связь. Это сразу перекинуло между нами мост, ведь все англичане большие снобы, и факт моего визита на Керзон-стрит придал мне уверенности в себе.