Спецназовец. За безупречную службу - Андрей Воронин

Михаил Васильевич открыл рот, явно намереваясь задать еще какой-то вопрос, но обтянутая темным сукном квадратная спина Ростислава Гавриловича каким-то непостижимым образом уже очутилась на приличном удалении от него. В следующее мгновение ее заслонили другие спины и лица; вдалеке, у эскалатора, знакомо блеснула в свете сильных потолочных ламп обезображенная уродливым шрамом лысая макушка, а потом Алексеев надел кепку и окончательно затерялся в толпе.

— Пойдемте, Михаил Васильевич, — сказал Юрий Горчакову, который с растерянным видом переводил взгляд с эскалатора на опустевшее небо над взлетной полосой и обратно. — Поговорим по дороге. Куда вас подвезти — в гостиницу или прямо на вокзал?

— В прокуратуру, — выйдя из вызванного неожиданной, без объяснений, ретирадой его превосходительства, решительно и неприязненно объявил Горчаков. — Или в редакцию какой-нибудь газеты. Или на пустырь, где вы сможете спокойно, без свидетелей, от меня избавиться. Потому что молчать я не стану, даже не надейтесь.

— А своих близких вы уже спрятали? — участливо поинтересовался Якушев. — Или пребывание в плену в качестве заложников стало для вас любимым видом семейного отдыха? Тише, тише, — поспешно добавил он, увидев выражение лица собеседника, — не надо звать полицию, это не приведет ни к чему, кроме ненужных осложнений. Охота вам выставлять себя на посмешище? Пойдемте-ка лучше в кафе. Там я вам все расскажу, а потом, если понадобится, просто подсыплю яду в кофе. Или вы предпочитаете отдать концы, хлебнув коньяка?

— Перестаньте паясничать, — устало произнес Горчаков. У него был убитый вид человека, уже начавшего понемногу остывать и осознавать, что плетью обуха не перешибешь, и что его благородный порыв не даст никакого результата, если не считать таковым очень серьезные личные неприятности. — Мне понятна причина вашего хорошего настроения, но развеселить меня вам вряд ли удастся.

— А я все-таки попробую, — пообещал Юрий, увлекая его туда, где над головами встречающих, провожающих и ожидающих своего рейса людей горела неоновая вывеска кафе. — Вот увидите, все не так мрачно, как вы себе вообразили.

Убежденный не столько словами Якушева, сколько его тоном, Горчаков не стал упираться, и уже через две минуты они с относительным удобством разместились за угловым столиком у окна, откуда открывался вид все на то же летное поле — правда, уже в чуточку ином ракурсе. Юрий потянулся за сигаретами, но, заметив недвусмысленную табличку на стене, отказался от испытанного средства собраться с мыслями. Заказанный кофе принесли довольно быстро; качество напитка оставляло желать лучшего, но кофеина в этой жиже хватало с избытком, а это было именно то, в чем сейчас остро нуждался Якушев.

— Поговорим о ненужных осложнениях, — предложил он, сделав первый глоток — долгожданный и оттого, несмотря ни на что, самый вкусный. — Они же — нежелательные последствия. Видите ли, мой начальник не солгал, говоря, что задержание господина Хао повлекло бы за собой эти самые осложнения и последствия в количествах, превосходящих всяческое воображение. Официально этот господин — видная фигура в области российско-китайского экономического сотрудничества. Он пользуется большим доверием своего правительства, имеет серьезные дружеские и деловые связи по всему миру, в том числе и здесь, в Москве. Принародно заламывать руки такому человеку нельзя, это нанесло бы существенный ущерб как международному имиджу России, так и ее внешнеэкономическому сальдо.

— А причастность России в вашем лице к развязыванию ядерного конфликта ее имиджу не повредит? — глядя в нетронутую чашку с кофе, непримиримо поинтересовался Горчаков. — Впрочем, я снимаю вопрос: он явно не имеет смысла, как и весь этот разговор.

— Это следующий аспект, которого я хотел коснуться, — невозмутимо сообщил Якушев. — Имидж — материя тонкая, уязвимая. Это особенно верно, когда речь идет о спецслужбах. Отношение к нашему ведомству в обществе, мягко говоря, неоднозначное, и каждая ваша реплика служит тому лишним подтверждением. И мы просто не имеем права подставляться, выглядеть в глазах российской и мировой общественности сборищем клоунов, неспособных отличить божий дар от яичницы. С учетом всех обстоятельств задержание господина Хао привело бы именно к этому: его пришлось бы с извинениями отпустить, а в нас еще долго тыкали бы пальцами все, кому не лень. Бумаги, которые при нашем попустительстве вывез из страны упомянутый господин, того не стоят, поверьте. Если бы мы их у него изъяли, он раздобыл бы что-нибудь другое — возможно, куда более современное и эффективное, чем ваш «Борисфен»…

— Ну да, — с горьким сарказмом подхватил Горчаков, — зато теперь ему ничего не надо раздобывать. На то, чтобы долбануть боеголовкой по территории соседнего государства, хватит и «Борисфена».

— В чем-то вы, без сомнения, правы, — склонил голову в знак согласия Якушев. — Уж кому-кому, а господину Хао теперь не придется ничего раздобывать и вынюхивать — долго, а может быть, и вовсе никогда. Наш век — время узких специалистов, а Ван Линь Хао, как всякий по-настоящему хороший шпион, разбирается во всем понемногу. Он универсален, и в этом его главная беда, потому что нельзя объять необъятное. По образованию он экономист и вряд ли способен без квалифицированной помощи по достоинству оценить ценность добытых ценой таких больших усилий и крови бумаг. Откровенно говоря, я сомневаюсь, что он сумел бы отличить техническую документацию по теме «Борисфен» от принципиальной схемы цветного телевизора «Рубин» выпуска тысяча девятьсот семьдесят какого-нибудь года.

Горчаков, наконец, прекратил вглядываться в темные глубины кофейной чашки и, удивленно задрав брови, уставился на Юрия.

— О прочих участниках недавних событий я уже не говорю, — продолжал тот. — Ваш начальник производственного отдела Ушаков был последним игроком в команде противника, хотя бы теоретически способным разобраться в этих бумагах. Но его поторопились убрать, и с тех пор все, кто охотился за «Борисфеном», превратились в стаю попугаев, твердящих одно и то же: синяя папка, синяя папка… А когда Сарайкин шлепнул командира рейдеров Волчанина, который, в свою очередь, был единственным во всей этой банде настоящим профессионалом, события стали напоминать американскую комедию. Помните, была такая, называлась «Тупой и еще тупее»?

— Не смотрел, — напряженным тоном ответил Горчаков.

— Я тоже, — кивнул Юрий, — но название говорит само за себя. Взять хотя бы организатора всей этой бодяги, одного из топ-менеджеров «Точмаша», господина Великанова. Он мог выйти сухим из воды, но не выйдет. А знаете, почему? Потому что решил, что он самый хитрый. В результате главный, стопроцентно доказанный и подтвержденный неопровержимыми уликами пункт обвинения против него звучит следующим образом: изготовление и сбыт фальшивых денежных знаков. И притом в особо крупных размерах. На этом фоне даже попытка продажи иностранному шпиону секретной военной разработки выглядит детским лепетом, так что прямо сейчас господин Великанов взахлеб дает показания. Правда, ничего нового и неожиданного он нам рассказать не может, но во всем должно соблюдать порядок…

— Да погодите вы с вашим порядком! — обрел, наконец, дар речи Михаил Васильевич. — Вы что, собственно, пытаетесь сказать?..