Эхолетие - Андрей Сеченых

– Сеня, что скажешь? – Моряк старательно выговаривал каждое слово.

– Ну что сказать, – вздохнул врач, – предварительный диагноз – отравление угарным газом. Ваш друг, простите, где-то в гараже работает? – оставшись без ответа, он продолжил, – плюс истощение… да-с… сильное… состояние тяжелое, одним словом, но Бог даст, выкарабкается. Молодость организма это фактор немаловажный… хотя…

– Не тяни, что хотя? – Шестаков угрожающе выдвинул вперед квадратный подбородок.

Эскулап боязливо сжался, но ответил:

– Хотя возможны последствия, осложнения, так сказать … мда-с … – увидев очередное продвижение челюсти вперед, он закончил практически по-военному, – может ослепнуть, оглохнуть, возможен отек мозга или проблемы с сердцем. По-хорошему, его надо определить в клинику, но я так понимаю… Одним словом, на днях все прояснится. У меня всё. Ах, да, ему необходимо молоко, желательно фрукты, овощи, ну и вообще полноценное питание.

– Ясно, спасибо, Сень, выручил, – Моряк достал из заднего кармана брюк красную, сложенную пополам бумажку и вручил её врачу, – да и не забудь про клятву Гиппократа… короче, у меня сегодня никого не было, и ты никого не лечил.

Врач понимающе кивнул, поблагодарил и бесшумно закрыл за собой входную дверь. Моряк, оставшись один, подвинул табурет к постели, присел и долго смотрел на своего бывшего товарища.

Бартенев очнулся, когда наступило утро. Он открыл глаза от знакомого перестука колес поезда в голове, усиленного тошнотой и болью в груди. Над ним висела незнакомая стеклянная люстра, рядом стоял табурет с зеленым яблоком и стаканом молока. За окном по-весеннему ярко светило солнце. Неожиданно яркий диск закрыла чья-то тень. События вчерашнего дня пролетели одно за другим и свинцом пригвоздили больного к кровати. Бартенев присмотрелся к тени и лишился чувств. На ветку лез палач с наганом в руке и с ненавистной ухмылкой .

Шестаков сидел на кухне, когда услышал звук в комнате. Он вошел, но картина оставалась той же. Бартенев был без сознания, и лишь ворона громко каркала на ветке тополя рядом с окном.

Второй раз Владимир Андреевич пришел в себя от резких толчков в плечо. Он очнулся, и в вечерних сумерках с ужасом увидел склонившегося над ним чекиста, который безжалостно тряс его за руки. Бартенев из последних сил схватил палача за горло и сильно сжал пальцы.

– Ну наконец-то, я уж подумал всё, амба, – Моряк осторожно снял со своего плеча вялую руку больного и положил её на кровать, – ну чё ты грабками размахался? Володь, послушай, ты сутки без еды и воды. Ща стакан молока примешь, кровь из носу. Так доктор велел.

Шестаков приподнял вяло сопротивляющегося Бартенева и поднес стакан к его губам. Молоко частично растеклось по кровати мокрым пятном, но небольшое количество всё же достигло цели. Владимир Андреевич что-то сказал.

– Не расслышал, Володь, повтори, – Моряк нагнулся к нему.

– Что с Лизой и Катей? – еле слышно произнес Бартенев, и его тут же стошнило на подушку.

Шестаков вторично приподнял его голову, перевернул подушку обратной стороной и с огорчением пробурчал:

– Да, такими темпами ты не скоро оклемаешься… Катя, Лиза… скажи, ну зачем им покойник?

– Что с ними? Где они? – упрямо просипел Бартенев.

Моряк раскрутил стакан с остатками молока и поднес его к лицу Владимира Андреевича.

– Значит так, мне «лепила» приказал тебя кормить и поить. Я тут сутками на якоре возле тебя стоять не собираюсь. Хочешь получить ответ на свой вопрос – влей эту хрень в себя и проживи с ней пять минут. Потом всё узнаешь.

Бартенев зло уставился блестящими глазами на Шестакова, но приподнялся и оперся на локоть. Взял стакан и одним махом выпил молоко, после чего обессилено упал на подушку, сжимая в руке граненое стекло. Моряк посмотрел на часы и засек время, поглядывая краем глаза на больного товарища. Молчание длилось целую вечность.

– Ну что, молодца, когда захочешь. Значится так, твои благополучно добрались до Питера. Мне Курган сразу маякнул. Месяц они там у него прокантовались. Это точно. Маляву я твою скинул им в тот же день, как получил. Она до них доскакала. Это тоже точно. Но есть проблема, – Моряк опустил голову и посмотрел себе под ноги, – дорожка у меня оборвалась с Курганом. Подрезали его залетные, одним словом. Накануне он мне цинканул, что собирается их к финикам отправить, но успел ли или нет, я не знаю. Его пристяжь тоже не в теме. Он один работал. А теперь вот в деревянном клифте отдыхает. Такие дела . Чего замолк?

Бартенев лежал, прикрыв глаза, но ресницы ловили каждое слово и непроизвольно подрагивали. Осунувшееся, с густой щетиной лицо не выражало никаких эмоций.

– Благодарю, – чуть слышно донеслось с кровати.

– Чё?

– Спасибо, что помог.

– Да ладно спасибкать, чё смог, то и сделал. Скажи, а ты откуда такой нарядный явился?… хотя ладно, – Моряк махнул рукой и встал, – спи… потом побазлаем.

– Миша.

– Ну.

– А молоко еще осталось? – Бартенев протянул ему пустой стакан.

– Прижилось, значит? – усмехнулся Шестаков, – уважаю. Ща организую, погодь.

Ночь пролетела незаметно. С первыми лучами солнца Моряк встал с раскладушки, поставленной на кухне, умылся и пошел навестить Бартенева. Того он обнаружил сидящим перед окном, плотно завернувшегося в одеяло.

– Здорово, ты как? – Шестаков прикрыл оконную раму и открыл форточку. В комнате было холодно.

– Привет, Миша, намного лучше. – Владимир Андреевич встал с табурета и повернулся к Моряку, – скажи, а где мои вещи?

– Вещи? Теперь это даже ветошью назвать сложно, – Шестаков усмехнулся, вышел в коридор и через минуту вернулся со стопкой одежды и протянул её Бартеневу, – на, поноси пока, мы с тобой вроде одного размера.

Владимир Андреевич без возражения принял свободного кроя темно-серый пиджак с брюками и славянскую косоворотку с вышивкой. Он благодарно кивнул головой.

– Сделаем так, ты дуй в ванную, побрей рожу, а то даже меня жуть берет. Белье твое там же найдешь. А я яишенки сварганю, не против?

Бартенев еще раз кивнул и проследовал в ванную комнату, придерживая одеяло рукой. Напоследок он еще раз кинул взгляд за окно. Шестаков заинтересованно посмотрел через стекла во двор, но ничего необычного не увидел.

Когда минут через пятнадцать Бартенев появился на кухне, он заметно преобразился. С размером Моряк не ошибся, хотя косоворотка и брюки сидели мешковато на его изможденной фигуре. На лице после бритья стали заметно выделяться скулы и запавшие щеки. Тем не менее, это уже был прежний Бартенев. Он подошел к столу, на котором стояла сковородка и две тарелки, сел напротив Моряка и молча отрезал свою долю яичницы. Говорить совсем не хотелось. Мужчины позавтракали в тишине и перешли к чаю.

– Рассказывай, – Моряк громко отхлебнул горячий напиток.