Ошибка президента - Фридрих Незнанский

Согревшийся и разомлевший участковый вытянул ноги, закурил и, прикрыв глаза, мечтательно задумался. Потом обернулся к Сергею и доверительно сказал:

– Нет, Серега, что там быбы ни говори, а казино штука хорошая. Да нашим, Ольгинским, его не потянуть. Япошкам тоже негоже такое дело отдавать. Придется опять тебе – больше некому. Только знаешь что, у нас на одном плове аккуратного казино не выйдет: тайга все-таки. Непременно надо, чтобы и пельмени были.

Активность женского движения значительно опережала события. До появления иностранных туристов и проституток времени еще оставалось достаточно, а пикетировать асфальтоукладчик было как-то глупо. Впрочем, дорожные новшества мало затрагивали жизнь простого человека: все равно по осени без сапог не обойтись. Но затем из краевой администрации прилетело сообщение – Ольгинский район приравнен к районам Крайнего Севера, следовательно, к обычному дальневосточному коэффициенту прибавляется еще один – северный, а значит, зарплаты рабочих и служащих автоматически вырастают процентов на пятьдесят, а то и больше.

Тут уж все ольгинцы оказались единодушны.

– Давно пора, – говорили они, и их ни мало не смущал тот факт, что если уж Ольгинский район, где летом три месяца стояла чуть ли не сорокаградусная жара, да и зимы были не такими уж суровыми, разве что ветреными, приравняли к Крайнему Северу, то следующим на очереди окажется какой-нибудь Таганрог.

Все были довольны, и все-таки эти перемены случились так неожиданно, что жители района в недоумении почесывали затылки.

И только самые фантазеры утверждали, что все эти благодеяния – дело рук их земляка Григория Ивановича Грязнова, который как раз уехал в Москву. Более трезвые возражали им, что не может отставной майор добиться таких вещей, как особое бюджетное финансирование, но фантазеры напоминали об одном очень существенном обстоятельстве, которое, по их мнению, могло бы открыть Григорию Ивановичу очень многие двери.

– Вы же помните, на кого он похож? Не на нас же с вами!

По их версии получалось, что, приехав в Москву и гуляя но Арбату или еще где-нибудь, Григорий Иванович обратил на себя внимание. Немедленно доложили Самому. И он тут же распорядился привести к себе двойника. Каждому на его месте было бы интересно – это самое естественное желание.

– А дальше они, наверно, разговорились, – продолжали фантазировать фантазеры, – Сам расспросил нашего о его житье-бытье, откуда, мол, как живешь, какая зарплата, хватает ли. Чем занимаешься? А наш-то ему все и рассказал – и про клуб, и про театр, и что грязь непролазная, и газеты своей нет. А тот и распорядился.

– Ага, – не унимался какой-нибудь маловер. – «Утешил ты меня, друг сердешный Гришка, а теперь проси чего душа пожелает: хочешь царевну, хочешь полцарства». Так, что ли? А порт этот грузовой? А всероссийская здравница?

– А это уж Сам, должно быть, придумал, – качали головами фантазеры. – Иваныч-то наш вряд ли до такого докумекает, чтоб уж прямо порт.

Даже их буйной фантазии не хватало на то, чтобы предположить, что их собственный земляк, знакомый всем отставник, любящий покопаться в огороде, пусть даже руководитель драмкружка, может решать важные, даже государственные задачи.

До автобусной остановки было действительно метров двести, но уже на полдороге Турецкий убедился, что планы его хороши для Москвы, но не для Князева: с Валентиной Андреевной поздоровались три человека, а одна женщина успела сообщить, что ее Наденька выходит замуж, и пригласила на свадьбу. Стало очевидно, что если они проторчат полчаса в ожидании нужного автобуса, то знать об этом будет весь город.

– Валентна Андреевна, здрасьте, – бросил очередной знакомый, грузивший коробки в багажник видавших виды «Жигулей».

– Здравствуй, Петенька!

– Может, мы как-нибудь с пересадкой туда побыстрее сможем добраться? – начал волноваться Турецкий.

– Конечно, сможем. На автобус вообще надежда плохая. – Сообразив, она обернулась, сделала несколько шагов назад и спросила: – Петенька, а ты не домой, часом, едешь?

– Домой, домой. Вот кой-чем отоварился.

– До водокачки не подвезешь нас?

– Какой вопрос! Садитесь, конечно. А что вы в наш конец надумали?

– Вот знакомый из Ленинграда приехал, достопримечательности ему показываю. В гору-то мне тяжело идти, а автобуса ждать сам знаешь сколько. – Учительница так быстро входила в роль конспиратора, что Саша искренне удивился.

Возле водокачки совсем неожиданно оказался какой-то «дядька Степан» на мотоцикле с коляской, который через час собирался возвращаться как раз в те самые Удолы. Холодновато, конечно. Но зато минимум свидетелей. Валентина Андреевна убедила Турецкого, что «простужаться она не умеет», и тот со спокойной совестью решил отправить ее с дядькой Степаном.

В ожидании отъезда Турецкий поинтересовался, нельзя ли незаметно подойти к дому Лисицыной не со стороны улицы.

– Да как хочешь можно: заборы-то от честных людей. Можно от Волшника, знаете, речка у нас такая, через овраг подниметесь, а там Веревкин проулок начинается, как раз за моим домом он на нашу улицу выходит. Забор там высокий, а дырки есть: мальчишки за яблоками все лето лазили, спасу от них нет. Но через овраг вы, пожалуй, заблудитесь. Лучше вот как: на задах, где я картошку сажаю, забор-то только для виду. Там дальше дед Филат живет, старый, девятый десяток пошел. Его дом по Красноармейской считается. От Советской вы к нам не сворачивайте, а мимо бани пройдете, там улица Муромская и сразу налево – Красноармейская. Как под гору пойдет, так смотрите. Справа дома долго тянутся, до речки, а слева потом овраг будет. Не доходя оврага – последний дом как раз деда Филата. Он немножко на пригорочке. Развалюха совсем. Если он дома, поздоровайтесь и скажите, что ко мне. Вы смело идите, собаки у него нет… Ох, я дура старая! Как же Пальма-то одна осталась! – спохватилась Валентина Андревна. – Ну, ничего, вы к деду Филату загляните, скажите, что меня во Владимир в облоно послали, пусть Пальму покормит.

Турецкий вернулся в гостиницу, затем сдал ключ дежурному администратору внизу, после чего снова вышел в город, однако теперь он пошел не по улице Фатьянова, а по параллельной ей Муромской. Найдя нужный дом, он спокойно прошел через участок и убедился, что забор «на задах» был действительно символическим. Вдруг Турецкий услышал какое-то хриплое поскуливание. Рыжеватое тело Пальмы не очень выделялось в пожухлой траве возле дома. Собака ползла, точнее пыталась ползти ему навстречу. За ней оставался кровавый след.

«"Хемингуэй" уже здесь», – понял он и достал из внутреннего кармана куртки пистолет.

К дому Турецкий пробирался осторожно, но сбросившие листву яблони и вишни служили неважным укрытием. Пальма взвизгнула в последний раз, и тело ее неподвижно замерло. Пройдя некоторое время по саду, Турецкий оказался прямо перед домом, куда заходил утром.