Ошибка президента - Фридрих Незнанский

Куда хуже были телепередачи. Видя на экране телевизора копию самого себя, но себя тупого, самодовольного, временами какого-то замороженного, Президент сжимал кулаки в бессильной ярости. Становилось безумно стыдно оттого, что граждане России и весь остальной мир видят его ТАКИМ. И хотя рассудком он понимал, что стыдно должно быть вовсе не ему, но не раз замечал, что краснеет, когда лжепрезидент смотрел в камеру с каким-то восторженно-идиотическим выражением на лице.

Но мало того, он проводил политику! И хотя настоящий глава государства прекрасно понимал, что его двойник – лишь марионетка в чужих руках, послушная кукла, исполняющая все, что ей скажут, он все же не мог не негодовать на этого недалекого человека.

Однако мысли его занимал вовсе не отставной майор из Приморского края. Куда чаще Президент думал о тех, кто его предал. К несчастью, а возможно, и к счастью, по натуре он был простосердечным человеком, привыкшим доверять людям и тому, что они говорят. И надо сказать, когда-то ему действительно казалось, что его окружают честные, порядочные люди, многих из которых он и по сей день считал своими друзьями. Так было еще во времена Свердловских общежитий и коммуналок. Но чем выше он поднимался по общественной лестнице, тем больше вокруг появлялось людей, которые улыбались ему, льстили, а на поверку оказывалось – держали за пазухой камень.

Президент вспомнил, каким ударом оказалось для него, когда он, попав в опалу еще при последнем Генсеке, вдруг ощутил вокруг себя полный вакуум. Телефон на столе замолчал; те, кто еще вчера трезвонил с утра до вечера, видимо, забыли его номер.

Зато позвонили старые товарищи по общежитию – те, которые и не думали проявляться, пока он был большим начальником. Именно они поддержали в трудную минуту.

А еще Семья. Жена, дочери, старушка мать.

Это было первое потрясение, самое сильное. За ним последовали другие, и хотя к предательству Президент так и не смог привыкнуть, но поражался все меньше и меньше. Даже когда люди, вместе с ним мужественно защищавшие здание российского правительства, вдруг оказывались не просто предателями, а мелкими врунами, которые говорят в глаза одно, и за глаза совершенно другое, даже когда в прошлом скромные профессора истории или политэкономии, побыв год-другой «рупорами демократии» в «Огоньке» и «Московских новостях», на поверку оказывались рядовыми демагогами.

Одни быстро отходили от политики, заграбастав под свой институт пару помпезных зданий в центре Москвы, под себя лично – какую-нибудь партийную дачку с мезонином (между делом и у детей их каким-то чудом появлялась недвижимость: у кого в Ницце, у кого в Санта-Барбаре, а то и на Беверли-Хиллз). Впрочем, академическими занятиями они тоже не манкировали, но вся их наука сводилась к чтению лекций за океаном. Лекции эти (как докладывали те, кому положено) были пусты и однообразны, и ни один университет больше трех-четырех не выдерживал. Спасало обилие университетов, и у некоторых гастроли длились больше года.

Другие ограничивали свой вклад в науку основанием какой-нибудь новой академии, назначали себя там действительными членами и не слезали с трибуны, целиком окунаясь в политические дрязги. Ни в старый Верховный Совет, ни в теперешнюю Думу Президент ходить не любил. А когда присутствовал на заседаниях, все время опасался, как бы не оказаться свидетелем мордобоя с матюками. Соратники по августу девяносто первого проявляли себя ничем не лучше, чем хамоватый «юрист по отцу».

Президент устал от разочарований. Он постепенно смирялся с тем, что такова человеческая природа. «Наша главная задача – воспитание нового человека», – вспомнил он одну из сторон триединой задачи построения коммунизма. Как все это казалось просто и логично слушателю Высшей партийной школы. И не вызывало никаких сомнений. Только теперь, пройдя всю горькую школу работы на руководящих должностях, вплоть до самой верхней, Президент осознал всю утопичность этого постулата.

Человек своекорыстен, честолюбив, нечестен.

– Нет! – сказал Президент и тут же спохватился, что говорит вслух.

«Нет, – подумал он, – есть своекорыстные, честолюбивые люди, готовые идти по головам и предать любого, если это будет им выгодно. Но есть и другие». И в этом он также не мог сомневаться. Потому что всегда находились те, кто шел за ним несмотря ни на что.

Но как отличить одних от других?

В этом, как теперь понимал Президент, была его проблема. Он сам, человек честный и простосердечный, привык доверять людям. И ему было трудно различить потенциального предателя в том, кто еще ничем не скомпрометировал себя.

«Что там говорить, – тягостно думал он, томясь в своей камере, – не умею я разбираться в людях. Приходится это признать. Это ясно».

В такой ситуации было бы очень легко озлобиться на весь свет, видеть предательство и врагов в каждом – и в далеком, и, особенно, в близком. А как следствие этой тотальной подозрительности развернуть целую сеть подслушиваний и подглядываний, причем за одними шпионами непременно Должны были следить другие. Сталин этим и кончил. Настоящей паранойей, манией преследования. Неужели в России это неизбежный удел вождя, как в восточной деспотии?

Не хотелось в это верить.

Ведь это значило бы, что народ России обречен на вечное рабство, что никакого демократического правового государства здесь построить нельзя по определению.

Но ведь есть, есть и другие. Такие, каким был Андрей Дмитриевич Сахаров. Есть Солженицын, который, романтик, оторванный от реальности, но честный человек. Есть, наконец, Гайдар… Президент вспомнил лицо своего молодого премьер-министра, когда объявлял тому об отставке. «Вот только выберусь отсюда… – решил он. – Выберусь – легко сказать».

Ведь никто, кажется, и не подозревает, что во главе страны стоит самозванец, поддерживаемый кучкой заговорщиков.

«А как же Фаина? – подумал Президент. – Жену-то не проведешь. А дочери? А внук? Скорее всего, их как-нибудь нейтрализовали. Отправили на отдых, да мало ли что».

Мысли о родных, об их судьбе были особенно тяжелы.

«А может быть, смириться и подписать все, что они хотят? – время от времени мрачно думал Президент. – Выйти отсюда, и тогда…»

Но приходила и другая мысль: «Если подпишу, то не выйду отсюда уже никогда».

Подписать такое назначение – все равно что подписать свой смертный приговор.

Действительно, если вице-президентом станет нужный ИМ человек, то именно он, минуя всякие выборы, автоматически становится Президентом Российской Федерации, если с нынешним Президентом что-то случается. А сомнений в том, что может быть подготовлена любая случайность, не оставалось. Смогли же они взять Президента в плен.

Президент не знал, и, разумеется, не мог знать одного очень важного обстоятельства – подмена его двойником вовсе не была частью коварного плана. Люди, пытавшиеся отвести от него смертельную опасность, сами невольно помогли заговорщикам.

Не знал Президент и того, что вовсе не американский президент и не мировое сообщество, а люди, о многих из которых он никогда не слышал, делают все, чтобы помочь ему.