Последние стражи Аарона - Мира Драгович

твоя кожа перестала бы быть такой белой, как снег.

— И ты бы никогда больше не надевала мужскую одежду в пути, — рассмеялся Морган, подхватывая начатую игру.

— Еще бы научилась печь хлеб, совсем как Беттина!

— А я бы… — рассмеялся он. — Восторгался своей молодой женой на каждом шагу, совсем как Косимо!

— И, как он говорил, у нас бы родился медноволосый сын. Или двое?

Оба делали вид, что смеялись над слишком темпераментными корсианцами, но не сводили глаз друг с друга.

— А что, если бы я не пережила Посвящение, Морган? — вдруг обронила Мириам. — Я бы никогда не увидела тебя таким. Без севера, без серого дублета, без славы героя.

Оба затихли. Мириам, жалея о сказанном, спрятала взгляд, и крепче укуталась в цветастое покрывало. И совсем забыла, как дышать, когда Морган сорвал поцелуй с ее губ. И еще один. А она все смеялась, совсем не веря, что это было правдой, чистейшей как лед в устье северной реки.

— Это все вино? — выдохнула она, когда он выцепил шпильку из ее собранных локонов. Те мягко опустились на плечи податливой волной.

— Вино, да, — Морган отпрянул также быстро, как воровал ее поцелуи. — Но, Создатель, будь я проклят, если когда-либо видел женщину, совершеннее тебя. Я и так проклят. Ты — мой грех? Или же мой свет?

Он вскочил на ноги и уставился прямо на луну, что глядела на него с немым укором.

— Сколько зим я пережил под этими Перстами, Слезами Пророка и Огненной девой? Ты видишь кто я яснее чем другие, и не бежишь от меня, Мири?

Девушка встала напротив, коснулась шрама, пробежавшего по его лицу.

— Я вижу кто ты. Оттого и не бегу. Даже когда молодой влюбленный капитан раз за разом зовет меня за море жить в беспечности и с честным именем.

Морган прижал Мириам к своей груди. Сквозь шум волн она расслышала биение его сердца.

— Это летнее вино коварнее старого отступника, — шумно выдохнул он. — Я бы сказал, что нас будет ждать иная жизнь в Дагмере. Но кто это говорит? Я? Или оно?

— Вернемся в дом? И доживем до утра, — тихо промурлыкала девушка. — Тогда оно будет больше невластно.

В старом доме они делили одну комнату на двоих. Кровать, стоявшая там, была так широка, что можно разбрестись по разным сторонам и даже не задеть друг друга. В ту ночь девушка не смогла уснуть, и все смотрела на его лицо. Сон Моргана был беспокойным: он тяжело дышал, метался по подушке из стороны в сторону. В ярком лунном свете, проникавшем в комнату через окна, было видно, как дрожат его губы.

— Мири, я… — вдруг тихо проговорил он, и тут же замолк. Остатки его слов забрал сон.

Сердце девушки необъяснимо сжалось от нежности. Ей захотелось знать, что же он видел тогда, и это желание не стихло ни на следующий день, ни теперь, когда он протянул ей ладонь, помогая сойти на берег Дагмера. Косимо, едва не подпрыгивая от нетерпения, вынес Дженну из лодки, подал руку Беттине и подарил ей крепкий поцелуй, едва носок ее сапожка коснулся гальки.

— Придется привыкнуть к снегу, моя маргаритка! Мы найдем себе место в этом мире, пока оба живы. Думала ли ты, что судьба занесет тебя на север?

Беттина, бросив взгляд за плечо мужа, громко взвизгнула. Косимо тут же схватил на руки дочь, и спрятал за собой супругу. Чуть поодаль, у камней, за ними наблюдал внушительных размеров волк, сверкая темными угольками глаз. Он сидел, словно дожидаясь, что его заметят.

— Это друг, — поспешно выпалила Мириам, решив отогнать прочь испуг корсианцев.

Морган молча шагнул навстречу волку, тот подставил под его руку массивный лоб, заскулил и дружественно облизал его пальцы.

— Вы не пробовали дружить с псом? — почти взвизгнул пораженный Косимо.

Морган опустился на колени, потрепал зверя за ухом, лишь улыбнувшись новым жителям Дагмера. Волк снова заскулил и вдруг зарычал, и попятился прочь, не отрывая взгляда от друга.

Моргану только и осталось, что вернуться к лодке, и взвалить на плечо дорожные мешки. Мириам видела, как изменилось его лицо — от беспечности не осталось и следа.

— Считаешь, что-то случилось? — проговорила Мириам, пропуская семью вперед по горной тропинке.

— Я так глуп, Мири, — ответил Морган сквозь зубы. — Это время в Фелисе было так залито солнцем, и казалось, что тьма не наступит никогда. Я дурак. Я был счастлив, позабыв обо всем.

Мириам остановилась. Ему пришлось обернуться и посмотреть ей прямо в глаза. На миг девушке захотелось вернуться в лодку и оставить Дагмер. Он был их домом, но где-то там, за каменными стенами, уже таилась беда. Только она знала страшную тайну северного лорда — он ненавидел холод, и зима вгоняла его в тоску. Быть может, их судьба — жить под красной крышей в заросшем саду? Но они оба были Смотрителями, и в этом было не только геройство, но и долг.

Дом под красной крышей. Окраины Фелиса, Корсия

Под солнцем Корсии время текло медленно, плавилось, как застывший мед. Морган никогда и не думал, что, застряв в деревеньке к югу от Фелиса, он заприметит жизнь, запавшую в его душу. Она просто бросалась в глаза, как и счастье вокруг.

Семья Коста, спасенная во время Призыва, заражала неуемной радостью. Косимо и Беттина были шумными — смеялись, игриво ссорились, снова смеялись, а их дочь с копной черных вьющихся волос и самым звонким голосом на свете, казалось, знала детские песенки со всей Корсии. Так случалось редко, но иногда Смотрители спасали нечто большее, чем жизнь мага. И дни в доме под красной крышей с громкой семьей корсианцев становились наградой за это ремесло.

Каждое утро в порту Морган надеялся не найти галеон, идущий в Дагмер. Ему хотелось еще хоть раз увидеть Мириам в том заброшенном саду на окраине маленькой деревни. Ему нравилось смотреть, как она, босая и разгоряченная, бегает с Дженной, хохочет, запрокидывая голову, визжит, совсем как девчонка. Падая в траву, они рассказывали друг другу детские небылицы: Дженна — корсианские, Мириам вспоминала руалийские. Ближе к вечеру она бралась помогать Беттине в кухне, а Морган никогда не мог и подумать, что Мириам так легко возьмется за стряпню. Он думал, что такие хлопоты совсем не про девиц, живущих в замке, пусть и так часто скитающихся с ним по всем Изведанным землям.

Девушка проросла в Север, как зерно, брошенное в поле. Морган и забыл, что она росла под солнцем, и оно удивительно было