Стоянка поезда – двадцать минут. Роман - Юрий Мартыненко

запускать своего стального коня, пришёл в гараж заранее.

— Молодец, Павел! — протянула руку Николаевна. — По правде говоря, я поначалу сомневалась, что сможешь реанимировать это старьё.

— Да, я и сам не был уверен, — признался Павел, радостно глядя на тарахтевший трактор, чувствуя, как пульсируют на висках от волнения жилки.

— Прокатимся, что ли?! — перекрикивая мотора, спросил Петруха.

— Конечно! Надо испытать! — ответил Павел.

Петруха кинулся распахивать тяжёлые ворота гаража. Сначала отворил одну створку, затем другую. Клубы морозного пара ворвались в помещение, хотя и тепла в нём хватало лишь для того, чтобы руки при ремонте не мёрзли. Всё-таки одной железной печкой, иначе говоря, буржуйкой бревенчатый гараж не натопишь. Павел выгнал трактор на улицу. Прибавил газу. «Беларусь», оживлённо затарахтев, ходко покатился по дороге, а Петруха и Николаевна, не удержавшись, от охватившего внезапно восторга дружно захлопали в ладоши.

— Золотые всё-таки руки у Пашки, а? Николаевна?! Правда, ведь?! — воскликнул радостный Петруха, которую неделю трезвыми глазами глядевший на мир.

— Правда! — согласилась та.

— Не зря почти всего бычка на запчасти пустили?

— Не зря, Петруха, не зря!

Дома после работы у Павла с Танюхой и ребятишками только и разговоров было, что о тракторе, который отец отремонтировал. Самый малой заявил даже во всеуслышание, что, когда вырастет, станет, как папка, трактористом. Переглянулись Павел и Танюха, та даже ощутила внезапно выкатившуюся к переносице слезинку. А Павел схватил малого на руки и ну кидать к потолку, смеясь и приговаривая: — Конечно, трактористом! Как папка, трактористом!!!

А довольный малый, взлетая почти до лампочки, закатывался от хохота и кричал: — Ула-а! Тлактолистом!!!

Наигравшись, сели ужинать. Танюха поставила на стол раскалённую сковороду с жареной картошкой, миску солёных огурцов, порезала на тарелке сахарно-белые грузди. Ребятишки поели и убежали из-за стола. Павел тихонько спросил жену: — Слышала новость?

— Какую?

— О дядь Васе Федотове?

— Нет, хотя, постой! Доярки что-то говорили, что захворал шибко.

— Не совсем так. Вернее, так, но в другом смысле.

— В каком? И новость-то в чём?

— В том, что дядь Васе предложили ехать на операцию в Германию?

— Куда-куда?

— Говорю же, в Германию…

— Да, ладно, — недоверчиво ответила Танюха. — И как это? В Германию впрямь? Это из-за ордена?

— Орден не при чём, — рассмеялся Павел. — У зятя ихнего, который офицером был, знакомый есть. У него родственница то ли из Москвы, то ли из самой Германии. Она и помогла. Где-то там договорилась с большим начальством.

— Во как! Таких бы знакомых да побольше! Как я рада за дядь Васю!

— Повезло старику.

— Ой, не говори раньше времени, сглазишь ещё! Не на курорт же ехать. На операцию.

— А я, Татьяна, почему-то спокоен. У них там, за границей, всё тип-топ. За ихней медициной нам не угнаться.

— Всё равно тревожно, Павлик. Это тебе не зуб вырвать.

— Понятно, что не зуб. Так ведь и сидеть — ничего не высидеть. Правильно?

— Правильно. Это ж сколько денег только на дорогу надо, чтобы до Германии добраться. Такую даль! Не шуточки. На поезде поедет?

— Говорят, что до Москвы на самолёте. А дальше на поезде…

— Надо же, а наши бабы-доярки ничего толком не рассказывали. А ты-то, Павлик, откуда знаешь?

— Петруха по секрету сказал. Ещё наказал, чтобы особенно не болтал. Вам, женщинам, только попади на язык…

— Нет, деньгами, конечно, зять поможет, который коммерсант.

— У него, тоже слышал, дела неважно идут там в городе.

— Всё-то слышал ты, Павлик!

— Говорю, что знаю, сам не сочиняю.

— Раз уж всё у дядь Васи обговорено, значит, собрался. Значит, и есть, на что ехать.

— Вот прицепилась ты, Татьяна, — заворчал Павел.

В комнате расшумелась детвора.

— Эй, ребята, потише там! — крикнула Танюха и продолжила разговор с мужем: — Интересно, долго ли проездит дядь Вася?

— Это не зависит от него.

— Конечно, нет. Как там ещё всё сложится? В Германии-то?

— Да всё будет пучком.

— Прямо так уверен?

— Есть такая поговорка — не уверен, не обгоняй. Дядь Вася тоже, поди, уверен. А то бы не согласился.

— Ну, да, наверное. А ехать-то когда?

— Петруха не говорил. С документами что-то затянули в поликлинике. Сама знаешь, только свяжись эти справки собирать…

— Интересно, как тёть Аня себя чувствует? Давно к ним не забегала.

— А ты найди время, проведай стариков.

— Тёть Аня, поди, переживает? Как не переживать? Уж больно далеко ехать. На край света почти! Где мы и где эта Германия?! — Танюха вынула из пачки свою любимую сигарету «примы», села на корточки перед открытой дверцей печки, чиркнула спичкой о коробок. Спичка зажглась и тут же потухла. Вторая спичка сломалась. — Блин! Спички пошли непутёвые какие-то. Будто специально такие выпускают, чтобы чаще покупали, — заворчала она, прикурив наконец с третьей попытки. — Оно ведь и товар теперь такой, что, если поломался, то сразу выкидывай на помойку. Возьми тот же чайник, или утюг, или плитку электрическую. Раньше, бывало, можно отвинтить, что-то заменить, изолентой замотать и опять работает. А теперь и не отвинчивается ничего, корпус наглухо заделан, внутрь не заберёшься…

* * *

Зная, что русский ветеран находится в клинике, приехав несколько дней назад с сопровождающим, Генрих набрал телефонный номер доктора Канта.

— Как там наш подопечный из России?

— Вполне нормально. Все необходимые процедуры пройдены, готовим к операции. Сегодня проводим консилиум.

— И на какой день она намечена?

— На завтрашний. Российская сторона, правда, немножко затянула по времени, но ничего страшного. Пациент достаточно ровно и спокойно перенёс перелёт из Сибири до Москвы. Говорить о каких-либо опасениях, дорогой мой Генрих, оснований нет. Всё идёт по плану. Состояние пациента в допустимых параметрах, иными словами говоря, в норме. Хочу заметить, Генрих, этот русский товарищ в хорошей, я бы сказал, завидной для его возраста физической форме. Кстати, судя по бумагам, вы с ним ровесники. Даже месяц совпадает.

— А число?

— Он старше на несколько дней. Алло? Ты меня слышишь, Генрих? Что-то в трубке западает…

— Да! Слышу, Клаус! Я попрошу тебя, Клаус…

— Можешь не договаривать, Генрих. Сделаю всё возможное. Обещаю. Это мой долг. И профессиональный, и человеческий.

— Спасибо, Клаус.

— Спасибо, Генрих, скажешь позже.

— Хорошо. Конец связи. Не буду тебя задерживать.

— Да, буду тебе в этом признателен, дружище. Мне пора. Через пару минут консилиум.

Генрих Беккер положил телефонную трубку. Посмотрел на часы. Без четверти десять утра. До назначенной операции ровно сутки…

В прихожей звякнул звонок входной двери. Генрих откинул цепочку.

— Привет, дядя!

— Привет, Вилли.

— Забежал узнать. Ты позвонил, как планировал, Клаусу?

— Только что переговорили с ним.

— И что?

— Ветеран из России находится в клинике.

— Когда назначена операция.

— Завтра. В первой половине дня.

— Дядя Генрих, мы сможем навестить этого русского после операции? Мне так хочется увидеть этого ветерана, посмотреть, что за человек. Близко я никогда не сталкивался