Река Джима - Майкл Фрэнсис Флинн

Он пересел на переднюю скамью лицом к арфистке.

— Ты так красиво играешь.

— Могу играть и плохо, если хочешь. Мой репертуар обширен, а музыка имеет много целей.

— Но не выше красоты, и ни одна цель не может быть лучше, чем просто игра ради игры.

Мéарана тихо наигрывала голтрэй, чтобы не отвлекать лодочников.

— Думаю, ты перепутал искусство с развлечением.

Софвари собрался что-то сказать, но передумал.

— Я поразмыслю над этим. Ведь я бывал лишь по одну сторону музыки.

Арфистка плавно перешла на «Боевую песнь клана Томпсонов», мелодию, которая передавалась в ее семье с Темной эры, наступившей после Диаспоры. Неистовая, гневная, диссонирующая и исполненная необузданной мести, она заставила Софвари вздрогнуть. Мéарана накрыла рукой струны.

— Это было «мило»? — язвительно спросила она.

— Я не говорил «мило». Я сказал «красиво», а у красоты больше одного определения. Есть красота в золотой коже и огненных волосах девушки, но красота есть даже в трагедии и смерти. Ни там, ни там нет ничего утонченного или нежного.

Арфистка какое-то время молча разглядывала его.

— А теперь ты заставляешь меня задуматься.

— Я почти рад, что твоя мать потерялась, — произнес он. — Иначе я бы не встретил тебя.

Мéарана улыбнулась.

— То, что ты передумал, избавило тебя от наказания. Но не пытайся быть слишком умным. Меня не проведешь мудреными словами.

Софвари склонил голову.

— Я не стану говорить зауми, если ты будешь просто играть.

Лодочники завтракали поочередно, но, когда пришло время обеда, причалили к западному берегу. Плавный изгиб хорошо защищал его от паводков, поэтому ил здесь был не таким глубоким. Сойдя с лодки, правый баковый гребец вложил в руку Мéараны медную монетку.

— Ты’чтила лодку, — с сильным акцентом произнес он на имперском языке.

Речники принесли с собой флягу с дисом — маслом, с помощью которого они разожгли еще влажную древесину, собранную для костра. Масло перегоняли из гниющих останков дерева улмо с далекого юга. Грибок, что прорастал в дереве, поглощал волокнистую часть и превращал в масло. Донован задался вопросом, имел ли он естественное происхождение или же был выведен мифическими инженерами в дни старого Содружества.

На второй день, ближе к вечеру, они достигли руин Ма-деена-из-’Лунов. На место погребения города указывали обломки колонн, стены и торчавшие из воды статуи. Лодочники не обращали на них внимания, лишь вытащили из земли плиту, которую использовали в качестве стола, но галактики отправились изучать руины. Даже Теодорк был впечатлен.

Он нашел статую, чье лицо открыл недавний паводок.

— Какой упрямый парень! — отметил Дикарь. — Взгляни-ка на глаза и подбородок. Думаешь, те люди были черными или это просто такой камень?

Донован нашел нечто похожее на пьедестал статуи с надписью на старом тантамиже.

— «Держитесь во веки веков», — медленно прочел он.

Теодорк окинул взглядом развалины.

— Что с ними стало?

— Во веки веков пришло и прошло.

Софвари и Мéарана направились к возвышенности, обозначавшей центр города. Оттуда ученый-валлах оглядел бескрайнюю, лишенную растительности и покрытую слоем грязи равнину к востоку от реки и покачал головой. На берегу горели три костра, легкий южный ветерок доносил запахи дерева, огня и мяса.

— Как будто человек и творения рук его были стерты с лица Эньруна, — сказал он арфистке. — Мы словно последние выжившие в трех одиноких лодках после прокатившегося по миру цунами.

Мéарана будто не слышала его поэтичной речи. Она повернулась лицом к югу и увидела далекие горы Кобберджоббл, вершины которых еще ловили солнечный свет.

— Куда-то туда, — произнесла девушка. — Вот куда она отправилась.

Софвари взял ее за руку.

— Ты не найдешь ее там. Иначе ее корабль оставался бы на орбите.

Мéарана высвободила ладонь.

— Но я могу узнать, почему она пошла туда и куда направилась дальше.

— Вначале я не поверил ей, когда мы разговаривали на Чертополоховом Пристанище. Я полагал, что история о Флоте Сокровищ — полнейшая выдумка, но она перепрыгнула с моих аномалий прямо на ту старую легенду. Прыжок, основанный на вере, ибо у нее не было данных, чтобы подтвердить свою теорию.

— Мать никогда не позволяла фактам встать на пути у хорошей теории.

— Вот почему мы, ученые-валлахи, просто собираем факты. Мы описываем, что случилось и как это случилось. Но вот почему это случилось?.. — Он пожал плечами. — Является ли притяжение формой любви, как многие говорят? Нам известно только то, что естественное свойство вещества — притягивать другое вещество, как сказал Шри Эйнштейн. Ответ на вопрос «почему?» превышает границы дозволенного нам.

— Разве ты не чувствуешь себя стесненно?

— О нет, Люси! Я ведь могу играть со всей вселенной — от маленьких форм нитей до целых галактик и всего, что лежит между ними. Да, мир намного больше этого — кто станет отрицать? Есть любовь, справедливость и красота, а еще ненависть, предрассудки и уродство.

— Нет, Дебли, последних трех понятий не существует. Есть только названия, которые мы используем. А противоположность справедливости не предрассудки, но судьба, противоположность любви не ненависть, но безразличие. И нет ничего, что не было бы по-своему красиво. Ты сам мне так сказал.

— Да, верно, — удивившись, произнес Софвари.

Ветер усилился, и он вздрогнул.

— Влажный воздух холоден на закате. — Он приобнял арфистку за плечо. — Вот, возьми мой плащ.

— Погоди, Дебли. Погоди. Смотри. На восточном горизонте. Там виден Спиральный Рукав. Как они его называют?

— Нукеру ноорин. Река Света.

— Дангчао кажется таким далеким. Словно в другой вселенной.

Софвари замялся.

— Ты знала… что Донован — твой отец?

Мéарана удивленно обернулась к нему.

— Он тебе это сказал?

— Нет. Он никогда не рассказывал о своем прошлом. Можно подумать, у него и не было прошлого. Я проверил его и твои маленькие формы нитей…

— Я думала, они передаются только от матери к дочери!

— Те, что из могучих кондриан, — да. Но есть иные формы нитей. Если ты думаешь, будто в небе таится великая Вселенная, то она ничто по сравнению с великой вселенной внутри каждого из нас.

— Если Вселенная бесконечна, думаю, естественно, что и люди в ней такие же. А почему ты думал, что я не знаю?