Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

Середина мая в столице — чудесное время. Еще не жарко и не пыльно, зелень источает свежий дурман. Легкий ветерок гладит и нежит, играя листвой, которая уже усеяла ветки деревьев.

Шибанова словили в Дерпте, и новый воевода Морозов выслал его к Малюте под сильным конвоем. Холоп Курбского и не рассчитывал укрыться надежно от стражников. Его в городе знала каждая собака. Но все-таки он хотел вольным добраться до Москвы и вручить Иоанну послание князя. Вольным скакать — не в повозке трястись, прикованным к поперечной жерди. Но после выходки Курбского за передвижениями и пеших и конных зорко наблюдали. Десятки секретных агентов Малюты сновали по городам и весям, вынюхивая и высматривая чужаков.

— Стремянного князя Андрея? — переспросил Малюта, все еще не веря ушам. — Где поймали?

— Сказывают, в Юрьеве, — ответил Абдуллин. — От Печор шел, конь у него захромал. Петрушка Федоров доглядывал по дороге за ним.

Малюта медлил. Он никогда не торопился, соображая, как лучше поступить — то ли везти в Кремль, то ли оставить у себя и расспросить хорошенько, явившись к царю во всеоружии добытых на дыбе сведений. Но когда решение окончательно принималось, Малюта выполнял его молниеносно. Он вышел на двор и увидел перед собой закованного человека, лицо которого вроде было знакомо. Прежде чем задать первый вопрос, Малюта взял плеть из рук Абдуллина и перекрестил холопа по плечам, да так, чтобы не повредить ни головы, ни шеи:

— Понял, пес?!

— Да я давно понял, боярин, — ответил Шибанов, гремя цепями и опускаясь на колени, чтоб легче снести последующие удары.

— Как звать?! И кто ты таков? — спросил Малюта.

— Шибанов Василий. Стремянный князя Курбского.

— Не врешь?

— Не вру.

— Ну и зачем ты здесь? За каким дьяволом?

— Это уже дозволь не тебе отчитаться, боярин.

— Не мне? А ты знаешь, кто я?

— Знаю.

— Гляди не промахнись, пес!

Малюта велел Абдуллину пересадить Шибанова в обитый железными листами возок и, как стемнеет, везти в Кремль скрытно, поместив в подклеть Тайницкой башни.

— А я впереди поеду. На глаза никому не попадайся. Хлебало заткни, чтобы, не дай Бог, не крикнул!

— Исполню, Григорий Лукьяныч! — ответил Абдуллин, который быстро завоевал доверие Малюты теми же качествами, которыми хозяин пленил Иоанна.

I

Новый, 1564 год начался на редкость дурно. Накануне — в декабре — отдал Богу душу митрополит Макарий. Лучшими минутами жизни Иоанн был обязан почтенному старцу, который и на царство венчал, и брак благословил с любимой Анастасией. Митрополит тактично влиял на семейную жизнь молодого государя, наставляя постоянно юную жену. Он часто беседовал с вдовой Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина Ульяной Федоровной. Замену мудрому старцу искали недалеко. В самом начале весны официально поставили на митрополитию протопопа Благовещенского собора Андрея, который недавно постригся и в монашестве носил имя Афанасия, с того часа проводя дни рядом — в кремлевском Чудовом монастыре. Новый митрополит знал царя очень хорошо и был осведомлен о многих тайнах дворцовой политики. Интимная жизнь Иоанна для него не загадочна, как для большинства придворных, не говоря уже о московском черном люде. В течение десяти лет протопоп исполнял обязанности царского духовника. Сильвестр, заняв положение подле государя, оказывал Андрею всяческое покровительство. Однако новый митрополит лица не терял и не растворялся в среде кремлевских угодников, правда, и авторитетом прежнего митрополита не обладал.

Со смертью Макария уже никто не отделял Басманова от Иоанна, и ближайшие лет пять-шесть можно смело назвать басмановщиной, которая, в сущности, постепенно и превратилась в опричнину. Самостоятельно Иоанн при всем уме и стремлении к безраздельному господству не сумел бы, выражаясь современным языком, провернуть столь сложную операцию и сломать хребет древнему боярству. Бояре — соль земли русской, сливки средневекового русского общества — располагали колоссальным интеллектуальным, физическим и материальным потенциалом, В последующих военно-административных мероприятиях чувствовалась рука незаурядного и решительного стратега, видевшего будущее России в динамичном расширении границ, главным образом — в западном направлении. Вот почему в Басманове поляки и литовцы угадывали основного врага, а новый сподвижник и фаворит был между тем плоть от плоти древнего боярства. Басмановское боярство относилось к разряду заслуженных.

После полоцкого триумфа Басманов более не хотел терпеть Курбского рядом с Иоанном. Кто-то должен был уступить место. Князь Андрей не вписывался в теперешнее окружение царя. На южные границы посылать его было опасно. Это выглядело бы как подчеркнутая немилость, а польский Киев в двух шагах. Оставалась Ливония. Иоанн в глубине души не верил, что князь отважится уйти к Сигизмунду-Августу. Царя не оставляла мысль, что Алексей Адашев все-таки предпочел темницу измене и не сделал попытки бежать. Несмотря на то что Басманов и Малюта предупреждали царя, Курбский получил назначение в Дерпт.

II

— Холопа твоего изменника словили, пресветлый государь, и люди мои сюда привезли, — сказал Малюта, быстро входя в Столовую комнату дворца, в которой Иоанн сидел за вечерней трапезой с князем Михайлой, братом царицы Марии.

Михайла был юношей изобретательным, умел отвлечь и потешить царя, каждый день придумывая разнообразные удовольствия. О царских удовольствиях писать в современном романе не очень удобно. Альковные тайны, конечно, щекочут нервы читающей публике, увеличивая, и намного, спрос на книгу, но по зрелом размышлении она вряд ли одобрит грубый натурализм, без которого здесь не обойтись. Слишком мало у нас достоверных сведений из неофициальных источников, и слишком явные преувеличения, почерпнутые из мемуаров чужестранцев. Размышляя над деяниями самодержца и сопоставляя различные факты, с учетом того, кто их излагает, скажем, сожалея, что женское лоно не было святым местом для государя всея Руси. К женским прелестям он относился не сообразуясь с христианской и православной традицией. Но, как мы видим, спустя несколько веков западные люди, кичащиеся цивилизаторскими успехами и демократическими воззрениями, не являющиеся противниками равенства в браке и вообще женской эмансипации, вытворяют со слабым и униженным полом Бог знает что и вовсе не возражают, когда другие представители вполне на первый взгляд гуманного нынешнего общества смакуют грубо интимные подробности, снимают их на пленку и обсуждают во всеуслышанье, награждая потом наиболее преуспевших в эксплуатации этой темы деньгами и регалиями. Великий кинорежиссер Федерико Феллини признал существование проблемы эксплуатации секса в искусстве, и его слова звучали как раскаяние.

Что спрашивать с Иоанна, который бы, познакомившись с современным племенем «голубых», транссексуалов и эротоманов, я уже не говорю о профессиональных порнографах и преступных педофилах, весьма удивился обвинениям в свой адрес и, вероятно, воскликнул: