Правитель империи - Олесь Бенюх

Дэвис помахал всем рукой и через минуту исчез вместе со своим молчаливым спутником. Меж деревьями несколько раз мелькнул их старенький фольксваген, и все стихло…

Вечером в актовом зале собралось около тысячи студентов. На сцене по обе стороны от вице-ректора расположились иностранные представители. Трое были из Африки, трое из Латинской Америки, и двое — из Европы. Виктор оказался между африканцем и европейцем. Процедура была продумана до мельчайших деталей. Однако случилось непредвиденное. Когда вице-ректор представлял третьего африканца, у правого входа в зал послышался шум. Он постепенно рос, пока в зал не вошли с громкими криками человек десять-двенадцать. Все они были в черных полумасках. Передние несли транспарант, на котором большими буквами было написано: «Черномазые, убирайтесь прочь в свою вонючую Африку!». Из выкриков выделялись: «Назад, на деревья, — поближе к бананам!», «Кандалы и наручники — лучшая одежда для черных!», «Да здравствует ЮАР!».

Виктор увидел, как вице-ректор изменился в лице. Выражение благожелательности сменил откровенный испуг. «Господа! поспешно выкрикнул он в микрофон. — Господа! Прошу вас прекратить эту недостойную демонстрацию и покинуть зал». В ответ кто-то крикнул: «Сейчас мы и тебя пристрелим, жалкий прихлебатель черных ублюдков!». В зал ворвалась еще одна группа в черных полумасках. Эти выплескивали лозунги через мегафон. который оглушал всех сидевших рядом с проходом. Вице-ректор беспомощно бормотал что-то в микрофон, но теперь его совсем не было слышно. В этот момент Виктор увидел, как со сцены сбежал в зал Эрнест. Он подошел к человеку, который сидел в первом ряду вблизи от прохода. Между ними произошел короткий разговор. Человек медленно поднялся, посмотрел куда-то в зал, махнул рукой, нехотя хлопнул в ладоши. Мгновенно поднялись на ноги полицейские, которых раньше не было видно. «Да их тут человек тридцать-сорок!» — подумал Виктор. Полицейские так же медленно, так же нехотя вышли в проходы и стали теснить демонстрантов. делали они это без шума, ловко, профессионально.

«Ничего себе, миленький лозунг — „Да здравствует ЮАР“, возмущалась Аня. — Вот оно, страшное лицо расизма. наглого. Откровенного. Такие вершат уд Линча. Такие носят балахоны Ку-Клукс-Клана. такие — самый прямой и самый верный резерв национал-социализма».

— Я приношу извинения за то, что нас отвлекли от того, ради чего мы здесь сегодня все собрались, — все еще дрожащим голосом произнес вице-ректор. Правда, говорил он это с нервной улыбкой. — В нашей стране каждый волен высказывать все, что он считает нужным. Так что маленький шум, созданный демонстрантами, предлагаю считать ничтожными издержками абсолютной свободы индивидуума. «Представляю, какими издержками нас порадуют в субботу, в наш день», — поеживаясь словно от холода, подумал Виктор.

Впрочем, он ошибся. Правда, народу пришло больше, гораздо больше, чем на все другие национальные встречи — человек семьсот. И единственным нарушителем спокойствия оказался одинокий пикетчик, который ходил кругами перед входом в здание и нес в руках довольно длинную палку, к которой был прибит плакат. Текст на плакате гласил: «Советский империализм единственная и главная угроза миру и свободе!». Пикетчик был хорошо сложенным человеком лет сорока. Он непрестанно жевал резинку и, казалось, не обращал никакого внимания на иронические замечания студентов, спешивших в зал. Одет он был весьма своеобразно: бриджи с сапогами, американская армейская рубашка, советские погоны с одним просветом и с четырьмя звездочками для старших офицеров на каждом, немецкая военная каска времен второй мировой войны. За широченным поясом торчало несколько пистолетов самых различных систем.

— Чем не огородное пугало! — шепнула Аня на ухо Виктору, когда они проходили мимо пикетчика. Виктор сделал вид, что он не расслышал ее слов. И только когда они были уже в зале, сказал:

— Ты вчера легла спать в десять. А я в одном из ночных выпусков телевизионных последних известий видел, как такое вот «огородное пугало» укокошил одиннадцать человек. Так, ни за что. Только потому, что они имели несчастье попасть на глаза очередному шизоиду.

Выступление Виктора «Россия — вчера, сегодня, завтра» слушали, поначалу затаив дыхание.

— Бывали ли вы в Киеве? Да, воистину это один из красивейших городов мира. И знаете ли вы, что Киев — матерь городов русских?

И он начал со связей Киевской Руси с Византией. «Американцы с гордостью меряют свою историю мерками девятнадцатого, в лучшем случае восемнадцатого века. Пусть почувствуют, сколь древна цивилизация славян». Услышав о том, что через несколько лет будет отмечаться тысячелетие крещения Руси, зал оживился, заговорил. Затем вновь все затихли… Пошли вехи героической поступи России: год 1242… 1380… 1612… 1709… 1812…

— Мы ведем отсчет нашей новейшей истории от 1917 года. Мы знаем, что многим это не нравится. Но это, как говорится, их личное дело… У нас много достижений, о которых не «помнят» на Западе. Когда говоришь, что первый человек в космосе был советский, наши критики пожимают плечами: мол, ну и что же. Зато когда у нас засуха и неурожай, они вопят на весь мир: «Советы все свои беды сваливают на засухи и войны». Кстати о войнах. Недавно по одному из незначительных каналов американского телевидения был все же показан фильм «Неизвестная война». О чем бы, вы думали, этот фильм, о какой войне? О нашей Великой Отечественной против Гитлера. оказывается, для вас это неизвестная война. А мы в этой «неизвестной» потеряли 20 миллионов человек. Это ли не пример двух диаметрально противоположных подходов и двух оценок одного и того же исторического события. И какого события! Мы заслонили грудью своей мир от коричневой чумы. И терпеливо ждали три года, пока откроется второй фронт. Не просто ждали — истекали кровью.

— Я воевал в Италии, — прервал Картенева грузный пожилой человек в очках, взяв один из микрофонов, расставленных в зале. — Я склоняю голову перед их великими жертвами.

— И мы чтим память союзников, погибших в Европе, Африке, на Тихоокеанском театре военных действий.

— Я что хочу спросить, — ветеран немного замялся, но через мгновение все же решился- Сто миль проехал сейчас, чтобы услышать ответ от живого русского — как вы представляете себе будущее, если человечество уцелеет, сохранит себя?

Ветеран застенчиво улыбнулся, говоря что-то тихо своей соседке, сел, стал протирать очки.

«Как здорово, что этот ветеран оказался в зале, — думала Аня, глядя на мужа. — И вообще, какие американцы доброжелательные люди. Конечно, ведь мы же вместе воевали».

— Вижу мир прекрасным и счастливым, — вдохновенно говорил Виктор. Вижу нашу планету, очищенную от болезней и голода, свободную от ненависти и злобы. Вижу человека будущего всегда готового на подвиг ради ближнего; человека вдохновенного творчества и щедрой души; человека бескорыстного и чистого в побуждениях и делах.

Наше общество — содружество оптимистов и мы верим в такое будущее и строим его.

— И это будет, конечно, ваше коммунистическое будущее? с сарказмом вопросил высокий седой старик, поднявшийся во втором ряду.