Правитель империи - Олесь Бенюх

— Есть и система, и бескомпромиссная логика, — сказал он. Существует она столько, сколько существует разделенное на имущих и неимущих человечество. Имя этой системе, логике классовая.

Виктору трудно было смириться с мыслью, что пятнадцатилетние мальчишки ненавидели его лишь за то, что он был представителем иного общественного порядка. Ненавидели люто, активно. И не скрывали этого. Формально он ответил на все их вопросы. Но он чувствовал, что его диалог с ними был похож на беседу с глухими.

Конечно, американские студенты — совершенно иной народ. Из разговоров со знакомыми американцами и коллегами по посольству Картенев знал, что они не любят длинных речей и уж совсем терпеть не могут ораторов, которые говорят по бумажке. Кульминация любой встречи — ответы на вопросы. Они воспитаны на иной культуре и в жизни руководствуются иными понятиями. но ведь это тоже учебное заведение отнюдь не для детей бедня- ков. Что ж, если все пойдет по сценарию, заранее разработанному в Госдепе — с отрепетированными и вызубренными вопросами, с разученными выкриками и сценками, с умелым и жестким, в меру жестким председательствованием — что ж, в таком случае его поездка будет похожа на холостой выстрел. Нет, будут и отчеты в прессе, будет и реакция объективных участников, не настроенных заранее оголтело против, будет и его отчет о поездке. Не будет весьма существенного — чувства удовлетворения, что ты сделал нечто, людям и тебе нужное. Да, именно людям и тебе, ибо кого же в самом деле мог удовлетворить диалог с глухими. А кому, как не дипломатам всех и всяких дипломатических представительств не знать, сколько подобных диалогов ежедневно ведется в бесчисленных столицах и прочих консульских и генконсульских городах земного шара…

— Смотри, какие густые, симпатичные рощицы сбежались вон в ту светлую и просторную долину! — воскликнула Аня, пригнувшись к ветровому стеклу и сняв солнечные очки.

— Это и есть «наш» университет, братишка, — улыбнулся Виктор, по-прежнему внимательно вглядываясь в полотно шоссе. Посмотрел в заднее зеркальце, вновь сдержанно улыбнулся: серая тойота висела на хвосте его понтиака как десять, как сто, как пятьсот миль назад.

У центрального подъезда административного корпуса университета стояли две девушки и парень. Они о чем-то разговаривали, улыбались, одна из девушек курила. На парне были серые брюки и новенькая светло-синяя джинсовая рубашка. Одна из девушек была в светлом платье, другая — в беленьких узеньких брючках и такой же беленькой курточке. Где-то вдали на дорожках кэмпуса виднелись одинокие фигуры людей. Было тихо, покойно, дремотно, Понтиак подкатил к подъезду, и когда Виктор выключил мотор, его и Аню поразили громкие птичьи трели. К машине не спеша подошел парень, оставив девушек на ступеньках в ожидании. «Вы из русского посольства? спросил он, и Виктор в который уже раз поразился жесткой красоте звучания американского английского. — Надеюсь, ваше путешествие было весьма приятным. Вице-ректор ждет вас. Он просил нас встре тить и проводить вас к нему». Подошли девушки, вложили анемичные ладони поочередно в руки Ани и Виктора. «Как у вас здесь красиво! — заметила Аня. — И тихо, как в лесу». «Покой нам только снится», — вдруг вспомнилось Виктору.

Они вошли в здание и двинулись по широкому прохладному коридору. Студенты и преподаватели то и дело попадались им навстречу, обгоняли их. Все смотрели на них с явным интересом, слышались какие-то веселые восклицания. Вице-ректор вышел из-за своего большого овального стола, энергично тряс руки, улыбался сквозь сильные очки. Худой, узкоплечий, с большой лысой головой — а ля Юл Бриннер — он поминутно поглаживал правой рукой свой невзрачный галстук и нюхал затем свои пальцы. Когда расселись за длинным столом, вице-ректор спросил: «Может быть, вы устали?» Виктор посмотрел на Аню, сказал: «Пожалуй, напротив, поездка нас взбодрила. Мы же сегодня из Питсбург. Там останавливались на ночь». «Ах так! — ректор улыбался, изучающе разглядывал Аню и Виктора. — Тогда я, пожалуй, введу вас немного в курс дела. Итак, на наши приглашения откликнулись девять стран. Зная о том, насколько обычно перегружены работой дипломаты, мы считаем подобный процент участия весьма и весьма высоким. Вся программа, как мы вам об этом и писали, рассчитана на неделю. Сегодня вы ознакомитесь с нашей альма-матер. Сегодня же и открытие недели. Во вторник, среду, четверг и пятницу мы проведем национальные дни восьми стран, по две в день. В субботу, если это не вызовет возражения с вашей стороны, будет проведен национальный день Советского Союза. Это делается с таким расчетом, чтобы в нем могли принять участие и многие родители наших студентов. Соответствующие предварительные приглашения им направлены. В воскресенье заключительный день, который мы предполагаем отметить спортивными состязаниями, концертом наших талантов и торжественным ужином». «Все это представляется разумным и привлекательным, — сказал Виктор. — Правда, меня немного смущает одно обстоятельство». «Что именно?» — быстро посмотрел на него вице-ректор и, погладив галстук, понюхал пальцы. «Не покажется ли другим обидным, что мою страну особым образом выделяют?» «Думаю, что нет. Советский Союз — великая страна. В конечном счете, от нас с вами зависит, быть ли этому миру свободным и счастливым, или полететь в бездну небытия. А теперь, если вы не возражаете, вот эта славная троица, — ректор показал на девушек и парня, которые встречали Картеневых, поможет вам разместиться и ознакомиться со всеми нашими достопримечательностями».

Студенческим общежитием оказались двухэтажные кирпичные коттеджи, расположенные в полумиле от административного здания.

— Вы, наверное, все здесь отличники, — с улыбкой обратился Виктор к девушке в белом костюме — Ивон.

— А вам самому, когда вы были студентом, так уж все время хотелось заниматься? — спросила подруга Ивон Джудит.

— Действительно, из того, что мы знаем о вашей молодежи, следует лишь одно — зимой, весной и осенью они денно и нощно учатся, а летом с энтузиазмом работают. Так ли это на самом деле? — невозмутимо спросил Эрнест.

— Конечно, так! — серьезно произнесла, перегнувшись через перила бельэтажа Аня. — Любовь позволяется лишь по специальному решению комсомола, за легкий смех студентов лишают еды и питья на сутки, а за особо громкий ссылают в Сибирь.

— Там даже созданы целые поселения, которые так и называются «Поселки для особо злостных хохотунов», — поддержал жену Виктор.

— Вот видишь? А ты спорила! — торжествующе заметила Ивон. Джудит переводила недоверчивый взгляд с Виктора на Аню и вновь на Виктора. А он, меж тем, продолжал:

— Вы, конечно, знаете о том, что недавно на центральной площади Иркутска публично высекли белого медведя Гришку за то, что он недостаточно громко пел революционные песни.

— Друзья! — Аня сбежала по лестнице в гостиную. — Неужели у вас не хватает элементарного чувства юмора, чтобы отличить правду от неправды, когда вы слышите или читаете что-нибудь о моей стране?

«Одного чувства юмора, пожалуй, будет маловато, — подумал Виктор. Тут, кроме знаний, причем желательно знаний, полученных от первоисточника (в ходе поездки по стране и в результате многочисленных встреч с живыми людьми), неплохо бы иметь хоть немного доброжелательности. А где ее взять, если с детских дней и до самых похорон американцу настойчиво вдалбливают в голову, что хуже советских и Советского Союза нет ничего ни на этом, ни на том свете, ни во всей Вселенной».