Я — Господь Бог - Джорджо Фалетти

В дверях появилась Мария, неся на подносе кофейник, молочник и две чашки. Она подошла к Шепарду и поставила все на столик возле кресла.

— Спасибо, Мария. На сегодня свободна. Я сам все сделаю.

Девушка ответила улыбкой, осветившей комнату:

— Спасибо, Бен.

И, обрадовавшись неожиданной свободе, она исчезла в кухне. Рассел понял, что праздные разговоры хозяин вел лишь для того, чтобы потянуть время, пока освободится от человека, чье присутствие могло быть нежелательно. Это обнадежило его, но и насторожило.

— Какой хотите кофе?

— Черный и без сахара. Как видите, обойдусь вам недорого.

Пока старик наливал ему кофе, Рассел решил начать разговор.

— Мистер Шепард, сначала расскажу я. Если все окажется верным, позволю себе задать вам несколько вопросов. В противном случае сделаю то, что вы посоветовали. Сяду в машину и отправлюсь туда, откуда приехал.

— Согласен.

Рассел начал излагать факты, стараясь осторожно выбирать выражения, поскольку не совсем был уверен, что события разворачивались именно таким образом:

— Мэтт Кори работал у вас и жил в вашем ангаре. У него был кот, у которого по какой-то прихоти природы или людей было только три лапы. И звали его Вальс.

Он достал из кармана фотографию парня с животным и положил на колени Бену Шепарду. Старик посмотрел на снимок, но не взял в руки.

— В 1971 году он уехал во Вьетнам, в одиннадцатый моторизованный кавалерийский полк, если говорить точно. В Суан Луке вместе с ним служил парень по имени Уэнделл Джонсон. Они подружились. Однажды им довелось участвовать в военной операции, которую иначе как бойней не назовешь, и они оказались единственными уцелевшими в ней из всего взвода. Вьетконговцы взяли их в плен, а потом использовали в качестве живого щита против бомбардировки.

Рассел помолчал, соображая, не слишком ли быстро говорит, и заметил, что Бен Шепард слушает его с интересом, обращая внимание, наверное, скорее на тон, чем на смысл.

— И, несмотря на то что они находились там, бомбы все равно сбросили. Уэнделла Джонсона и Мэтта Кори накрыли напалмом. Один из них заживо сгорел, обуглился. Другой спасся, но получил тяжелейшие ожоги по всему телу. После длительного лечения и реабилитации в военном госпитале его выписали в очень плохом состоянии — и физическом, и психическом.

Рассел опять помолчал, понимая, что у обоих перехватило дыхание.

— У меня есть основания полагать, что по какой-то причине, объяснить которую не берусь, солдатские медальоны этих парней перепутали. Мэтта Кори объявили погибшим, и все поверили, что выживший — Уэнделл Джонсон. И он, придя в себя, воспользовался этой переменой имени. Не сохранилось никаких фотографий или отпечатков, которые могли бы опровергнуть это. Лицо его оказалось до неузнаваемости обезображено, а пальцы, вероятно, лишились отпечатков.

В комнате воцарилось молчание. Такое, что вызывает воспоминания и помогает появляться призракам. Бен Шепард позволил слезе, которую сдерживал, наверное, многие годы, скатиться по щеке и упасть на снимок.

— Мистер Шепард…

Старик прервал его и посмотрел своими чистыми глазами, которых не испортили ни время, ни люди:

— Бен.

Это приглашение обращаться к нему по имени означало, что благодаря какому-то странному разряду, возникшему между людьми, минуту назад совершенно незнакомыми, теперь их связывает что-то еще, не только слова. Неожиданное доверие, которое проявил Шепард, позволило Расселу задать главный вопрос — и сделать это как можно спокойнее:

— Бен, когда ты последний раз видел Мэтта Кори?

Прошла вечность, прежде чем старик ответил:

— Летом 1972 года, сразу после того, как он вышел из госпиталя.

Сказав это, Бен решился наконец налить кофе и себе. Взял чашку и отпил большой глоток.

— Он пришел ко мне и рассказал вот эту самую историю, которую ты только что повторил. Потом взял кота и ушел. Больше я его никогда не видел.

Рассел подумал, что Бен Шепард не способен лгать и то, что он говорит, если не ложь, то полуправда. Но понял также, что, если бы только он сам хоть в чем-то ошибся, этот человек замкнулся бы в себе, как еж, и из него ничего не удалось бы вытянуть.

— Ты знал, что у Мэтта был сын?

— Нет.

Бен Шепард как-то чересчур торопливо поднес чашку ко рту после того, как произнес это короткое слово, и Рассел понял, что необходимо объяснить ему чрезвычайную важность любых сведений, которыми он располагает.

Существовал только один способ сделать это.

— Бен, я вижу, ты человек чести, в лучшем значении этого слова. И намерен воздать этому должное. Я ни за что не стал бы говорить тебе то, о чем хочу рассказать, не будь ты таким, каким представляешься мне.

С чашкой в руке Бен жестом поблагодарил его и попросил продолжать.

— Эту историю трудно рассказать, потому что в нее трудно поверить.

Слова эти, адресованные собеседнику, и самому Расселу помогли до конца осознать масштабы происходящего безумия. И крайнюю необходимость с ним покончить.

— Ты следил в новостях за взрывами в Нью-Йорке?

Бен кивнул:

— Да. Скверное дело.

Рассел вздохнул, прежде чем продолжить. И взмолился всем богам, чтобы помогли. Затем посмотрел Бену прямо в глаза:

— Мэтт Кори после вашей последней встречи перебрался туда и всю жизнь проработал на стройке.

По лицу старика стало заметно, что он рад этому.

— Он был отличным работником. Рожден был для этого дела. В свои годы он разбирался в нем куда лучше многих, получивших образование.

На лице Бена Шепарда отразились и волнение, и сожаление. А Рассел уже устремился дальше и постарался, чтобы слова его прозвучали как сожаление, а не как оскорбление.

— Мэтт был очень больным человеком, Бен. И после всего, что он пережил, долгие годы одиночества ухудшили его психическое состояние. Работая в Нью-Йорке, он закладывал взрывчатку в дома, которые строил. В Нью-Йорке таких уйма. Через полгода после его смерти они начали взрываться.

Лицо старика внезапно побелело. Рассел помолчал, давая ему время осознать известие. Наконец постарался внушить ему одну очень важную мысль:

— Если не найдем сына Мэтта Кори, эти взрывы будут продолжаться.

Бен Шепард поставил чашку на столик, поднялся и прошел к окну. Постоял там, глядя наружу и что-то слушая. Может, пение птиц или биение сердца, а может, шелест листвы на деревьях. Возможно, что-то доносившееся не снаружи, а звеневшее в душе. И быть может, в его ясной памяти вновь прозвучали последние слова, которыми они обменялись с Мэттом Кори много лет назад.

Рассел счел нужным пояснить, какова его собственная роль в этой истории: