Как я была принцессой - Жаклин Паскарль

В середине ноября из газетной вырезки, переправленной мне Министерством иностранных дел, я узнала, что Шахира попала в больницу с обширным ожогом левой стороны тела – от шеи до бедра. Причиной этому был целый чайник кипятка, который служанка вылила на девочку, когда та сидела в ванне. Еще раньше мне стало известно, что дети переехали в дом, принадлежащий Бахрину, в Куала-Лумпуре. Я так и не смогла узнать, живут ли они там со своим отцом, или с Элми, или, возможно, только со слугами. Зато теперь всем стало известно, что в ванной, где купали Шахиру, не было даже горячей воды. Новость о несчастье с дочерью стала для меня страшным шоком. Мой бедный ребенок страдал от боли и находился в больнице, где вряд ли кто-нибудь говорил по-английски! Всего несколько месяцев назад Шах не знала ни слова по-малайски – как могла она теперь пожаловаться или рассказать, где у нее болит? Я представляла себе, как она плачет и зовет маму, как боится осмотров и процедур, как лежит в палате совершенно одна. Я охотно подставила бы под кипяток свой собственный бок, если бы это могло защитить мою восьмилетнюю дочь.

При помощи хитрости и уговоров мне удалось выяснить, в какой больнице находится Шахира. И снова я часами сидела у телефона и умоляла сестер и докторов помочь мне связаться с дочерью или хотя бы сообщить о ее состоянии. Никто из них не смел нарушить инструкции и вызвать неудовольствие королевской семьи. В течение двух с половиной дней я каждые полчаса набирала номер больницы, надеясь, что хоть у одного человека найдется достаточно смелости и благородства, чтобы передать больной девочке, что мама волнуется и любит ее. Напрасная надежда. Представителям австралийского посольства также отказали в доступе к информации о здоровье ребенка.

Это происшествие широко освещалось в международной прессе, и, видимо, именно поэтому Бахрин сам приехал, чтобы спустя несколько дней забрать Шахиру из больницы и отвезти ее в Тренгану. Журналисту, который, словно услышав мой незаданный вопрос, спросил, не останется ли у девочки шрамов, он на ходу небрежно ответил: «Что ж, по крайней мере, она мусульманка, и ей никогда не придется обнажать тело». В этот момент я с радостью задушила бы его собственными руками.

Несчастье с Шахирой получило широкую огласку в средствах массовой информации, и немного угасший интерес к нашему делу вспыхнул с новой силой. Поняв, что я не могу одновременно быть новостью и рассказывать о новостях, я решила уйти с Десятого канала и распрощаться с телевидением.

Через несколько недель после принятия такого решения ко мне обратились с предложением написать эту книгу. Оно застало меня врасплох и заставило мысленно вернуться к событиям, о которых я очень давно не вспоминала. Я ничего не писала с самого детства: тогда я часто и с удовольствием сочиняла стихи, но это прекратилось в тот день, когда начались сексуальные домогательства моего отчима. Даже в десять лет я понимала, что есть вещи, которые невозможно и не нужно выражать словами, если хочешь сохранить рассудок.

Поступившее восемнадцать лет спустя предложение написать книгу о моей жизни в Малайзии и о похищении Аддина и Шахиры помогло мне по-новому взглянуть на некоторые вещи. Я поняла, что до этого времени жила или, скорее, выживала только потому, что ставила перед собой простые и конкретные задачи: дышать, есть, спать, мыться, бороться за своих детей, готовить еду, спорить с политиками, давать интервью и пытаться работать. Я уже привычно делила свою жизнь на «до» и «после», в глубине души считая, что она кончилась в тот момент, когда похитили детей. В своем новом доме я отвела две комнаты Аддину и Шах и восстановила в них всю обстановку, как будто ждала, что дети вот-вот вернутся и мы заживем как прежде. Со временем игрушки, книги и бейсболки пропитались пылью и комнаты стали напоминать мавзолей.

Я жила, окруженная горем, будто черным облаком. Но время шло, и чувство вины заставило меня прятать свое горе от друзей. Они-то продолжали жить по-настоящему: рожали детей, путешествовали, встречались и расставались. Нечестно было заставлять их вечно помнить о моем трауре и заражать своей депрессией.

Я поняла: пришло время меняться. Время понять и принять, что Аддин и Шахира теперь носят одежду других размеров и на многое смотрят уже не так, как раньше. Время разобрать и раздать наконец их вещи, оставив только самые дорогие и памятные. Время обратиться за помощью к профессионалу, который расскажет, как изменились мои дети после всего, что им пришлось перенести, и поможет мне представить их повзрослевшими. Возможность дать выход своим эмоциям в разговоре с опытным и тонким психотерапевтом, специалистом по детской психологии и лечению стрессов, принесла мне огромное облегчение. Не беспокоясь больше о чувствах окружающих и сдержанности, я смогла рассказать ему обо всех своих ночных кошмарах, вывалить все накопившееся раздражение на людей, пытавшихся утешать меня банальностями и общими словами. Все эти перемены стали фундаментом для новой жизни, которую я не смогла бы начать, если бы не познала себя, не достигла внутреннего равновесия и не запаслась предохранительным клапаном.

Я решила собрать по всему миру информацию о преступлениях, связанных с похищением детей одним из родителей, отчасти потому, что чувствовала себя такой одинокой в своем горе. И разумеется, я собиралась использовать все добытые сведения в своей борьбе за Аддина и Шахиру. Проводя расследование, я познакомилась со множеством родителей, у которых украли детей так же, как у меня. Постепенно в голове начала созревать идея документального фильма. Название придумалось само: «Пустые объятия – разбитые сердца».

Чем больше я углублялась в свои исследования, тем больше убеждалась, что незаконный вывоз из страны ребенка одним из родителей становится пугающей международной тенденцией, а не единичным преступлением, грозящим только некоторым неблагополучным семьям. По самым осторожным подсчетам, из одних только западных стран за год родители незаконно крадут более тридцати тысяч детей. Эти несчастные, разбросанные по миру дети нередко исчезают навсегда, утонув в море юридической и дипломатической волокиты. Всех их один из родителей, как правило не являющийся опекуном, увез в чужую страну, оторвав от всего, что они знали и любили.

Только в немногих странах ведется статистика подобных случаев, но по данным ведомства лорда-канцлера и британской организации «Воссоединение», оказывающей помощь жертвам таких преступлений, только из Великобритании за год родители крадут и увозят за границу около тысячи четырехсот детей. Чтобы оценить эту цифру, попробуйте представить себе, что в стране одновременно исчезают сорок детских садов. Во Франции за год появляется примерно тысяча новых «досье», но этот термин подразумевает только пострадавшую семью и ничего не говорит о количестве похищенных детей. В Австралии статистика не ведется, но официальные источники уверяют, что происходит от восьмидесяти до ста подобных случаев в год и уже много лет эта цифра остается неизменной. Соединенные Штаты являются безусловным рекордсменом в этом отношении: там число так называемых «внутрисемейных похищений детей» достигает трехсот шестидесяти семи тысяч в год. В Америке этим термином обозначается перемещение одного или нескольких детей за границы округа, штата или государства, осуществленное одним из членов семьи без ведома и согласия того из родителей, с кем ребенок проживает постоянно. При этом приблизительно в восьмистах случаях ребенка вывозят за границы Соединенных Штатов, и на эти преступления распространяется действие Гаагской конвенции.