Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию... - Николай Ямской

Первую часть поставленной перед собой задачи Михаил Минин выполнил «на ура». Успешно выдержав в июле—августе 1954 г . вступительные конкурсные экзамены, он был зачислен слушателем 1-го курса электромеханического факультета Военно-инженерной академии им. В. Куйбышева.

Со второй все оказалось много сложнее. В кругах бывших участников войны немало людей знало, что и штурм Рейхстага, и водружение знамен проходили совсем не так, как это уже после Победы преподносила официальная пропаганда. И в 40-е, и в 50-е гг. соответствующие отделы ЦК и структуры Минобороны немало потрудились, чтобы заиграть или отфутболить многочисленные ветеранские письма об этом. Так что правдивые свидетельства Минина особых «Америк», может быть, и не открывали. Но дерзко шли против утвержденной властями «официальной» правды, многократно процеженной сквозь идеологические, научно-исторические, патриотические и прочие фильтры. Кроме того, военнослужащий Советской Армии, слушатель военной академии М. Минин прекрасно осознавал, что, открыто выступив против фальсификации, он не просто бросит вызов ее влиятельным создателям из генералитетских рядов. Но и покусится на «священную для них корову» – приказ № 6 за подписью Г. Жукова. Сам маршал после смерти Сталина был вновь возвращен из опалы в Москву. И в июне 1953 г . сильно помог Н. Хрущеву сначала устранить «банду Берии», а потом и противостоять «антипартийной группе» ортодоксальных сталинских соратников. В результате вроде бы наглухо и бесповоротно задвинутый в угол военачальник снова набрал в верхах большую силу: стал заместителем министра, а с 1955 г . и министром обороны СССР, в 1957 г . даже вошел в состав Президиума ЦК КПСС. К сожалению, на этих высоких постах у Жукова, несомненно обладавшего многими незаурядными качествами крупного военачальника и государственного деятеля, снова проявились типичные родимые пятна генерала «сталинской плеяды»: гипертрофированная, переходящая порой в самодурство страсть повелевать и грубая, легко впадающая в жестокость требовательность. «Будучи наслышан о его высокой требовательности и крутом характере, – пояснял мне много лет спустя Михаил Петрович, – я не стал раньше времени искушать судьбу, опасаясь быть исключенным из академии. Но и бесконечно откладывать обнародование истины не мог, о чем мне не раз напоминали знавшие ее мои товарищи по учебе. Кроме того, я уже знал, что Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС вот-вот должен был завершить подготовку к изданию предпоследнего тома шеститомной истории Великой Отечественной войны. И было очень важно не дать в нем закрепиться фальсификации. Поэтому я решил: после окончания 3-го курса, когда уже будут сданы все экзамены по теоретическим и общеобразовательным дисциплинам, прежде всего, написать письмо в газету „Красная Звезда“.

До этого письма в жизни Минина произошло еще одно событие, которое добавило ему решимости. Летом 1957 г ., то есть как раз после окончания 3-го курса академии, майора разыскал Саша Лисименко. Встретились однополчане в Ленинграде, куда Саша заскочил во время очередного отпуска. И после долгого, обстоятельного разговора твердо решили сделать все, чтобы отстоять правду и честь своих боевых друзей – подлинных героев штурма Рейхстага.

Письмо свое в главную газету Минобороны СССР Минин – как и намечал – отправил в конце сентября 1957 г . И надо ж такому случиться, что в тот же день через четыре часа после его отправки из официальных сообщений по радио и в прессе узнал о том, что маршал Г. Жуков с должности министра обороны СССР снят. О том, за что конкретно, понять по этим сухим, малосодержательным текстам было трудно. Более обстоятельные документы стали доступны только 20 лет спустя. Из них стало ясно, что Жуков, помогая Хрущеву по идейным соображениям, совершил в глазах последнего роковой для своей карьеры проступок. Он не только напугал Хрущева и стоящий за его спиной партаппарат своими намерениями якобы исключительно по собственному усмотрению подпирать (или не подпирать) власть штыками («ни один танк не сдвинется с места без моего приказа»). Но и крайне насторожил номенклатуру тем, что на июньском 1957 г . Пленуме ЦК жестко поставил вопрос о необходимости тщательного изучения массовых репрессий, наказания всех виновных в этих преступлениях и переводе политических дел в разряд «уголовных». При этом, обратив внимание Н. Хрущева на странный принцип избирательности в упоминании имен ретивых кремлевских карателей, маршал вдруг спросил его:

– А вы разве не подписывали бумаги о расстрелах по Украине?

Что же говорить о реакции остальных: ведь все они если не были прямо замараны, то одобряли, хлопали, называли это «поддержкой генеральной линии партии». Так что дальнейших разоблачений опасались все, предпочитая предавать гласности лишь те документы, которые помогали свалить конкурентов в борьбе за посты и привилегии.

Получалось, что сильно политически прозревший Жуков в очередной раз «разворошил муравейник». И его «съели». Что в какой-то мере сняло опасения Минина об исключении из академии за обсуждение приказа № 6. Но зато породило новую тревогу, связанную уже с чехардой в кремлевских покоях, где, судя по всему, «меняли шило на мыло».

Действительно, очень скоро стало ясно, что случившееся ничего не меняло в главном. Просто укрывшись за маской «коллективного руководства» и выступая от имени «широких народных масс», партийно-государственная номенклатура стала действовать несколько тоньше и чуть менее откровенно давить. А так, называя себя «подлинно ленинской», все равно оставалась во многом «истинно сталинской». То есть все равно царила, диктовала и всячески цеплялась за прежние догмы и старую ложь…

За примерами дело не стало. Более шести месяцев Минин ждал ответа от редакции «Красной Звезды». И совершенно бесполезно. Потому что – как узнал много позже – письмо по всем правилам советской бюрократической «спихотехники» переслали в Центральный музей СА и ВМФ. Там в бездонных бумажных недрах оно без всякого движения пролежало многие годы.

Летом 1958 г . Минин решился обратиться туда, где, по его мнению, мог рассчитывать на шанс быть услышанным. Он пришел в Институт марксизма-ленинизма. Визит, к удивлению, оказался удачным. Минина без особых церемоний принял тогдашний начальник отдела истории Великой Отечественной войны генерал-майор Е. Болтин. Он с большим вниманием выслушал не совсем обычного посетителя, потом начал задавать вопросы, касающиеся деталей штурма Рейхстага, и даже попросил дать ответы в письменной форме. В заключение генерал-историк порекомендовал Минину зайти в соседний кабинет, побеседовать с сотрудником института Иваном Дмитриевичем Климовым, который – что сразу же обнаружилось при встрече – как раз в это время был занят подбором и исследованием материалов по Берлинской операции для готовящегося 5-го тома шеститомной истории ВОВ. «Иван Дмитриевич, – вспоминал Минин, – с огромным вниманием выслушал мою информацию о боевых действиях за Рейхстаг. Его умный и проницательный взгляд свидетельствовал о глубоком желании историка как можно достовернее отразить на страницах истории этот эпизод. Он старался не пропустить ни одного моего слова, нужные сведения старательно записывал в рабочий блокнот… »

Судя по реакции военного историка, тот уже изрядно покопался в тех материалах Центрального архива МО в подмосковном Подольске, к которым удалось получить доступ. И уже столкнулся с очевидными противоречиями во многих документах данного периода войны, со странными нестыковками в журналах боевых действий частей – участниц штурма. Последнее обстоятельство вполне определенно наводило на мысль, что многое в этих документах изначально подгонялось под приказ № 6, а кое-что было даже задним числом расшито и переписано. Внезапно возникший перед Климовым непосредственный участник и свидетель тех событий своим откровенным рассказом проливал свет истины на многие накопившиеся у историка вопросы. Недаром, подробно расспросив гостя и уже провожая его к двери, заметно взволнованный хозяин кабинета вдруг обернулся к сидящему за своим столом сослуживцу и с какой-то печалью, почти сокрушенно сказал: «Вот, брат, как в истории-то бывает!» Оставлять без внимания рассказ Минина Климов явно не собирался. Более того, явно намеревался раскручивать весь изрядно запутанный в послевоенный период клубок до конца. Для чего дал Минину номера не только своего рабочего, но и домашнего телефонов, настоятельно попросив звонить, сообщать все дополнительные сведения, которые тот вдруг вспомнит или получит в результате переписки с однополчанами.