Хроники Черного Отряда. Книги юга. Игра Теней. Стальные сны. Серебряный клин - Глен Кук

– Просто замечательно, – заключил Лебедь. – Но позволь спросить, каким образом мы выполним твое распоряжение? И для чего потащим с собой Копченого? Он разнюхает, что на самом деле произошло с войском Хозяев Теней?

– Да.

– А зачем это нужно?

– Кажется, я уже доходчиво объяснила. – Радиша старалась держать себя в руках. – Если это действительно Кина, нас ожидают серьезные неприятности. И Хозяева Теней в сравнении с этой богиней покажутся невинными овечками.

– А ведь я предупреждал! – заныл Копченый. – Сто раз говорил, но ты не желала слушать. Думала, что сторгуешься с самим дьяволом.

– Заткнись! – Радиша метнула в него свирепый взгляд. – Я, как и Лебедь, устала от тебя. Идите и разберитесь, что там произошло. Постарайтесь что-нибудь узнать и об этой женщине, Госпоже.

– Ну, эта задачка мне по душе, – ухмыльнулся Лебедь. – Идем, приятель. – Схватив за плечо Копченого, он обратился к Радише: – Думаешь, ты справишься без нас с Джахамараджем Джа?

– Справлюсь.

Уже сидя на лошади и дожидаясь, когда Нож и Копченый заберутся в седла, Лебедь спросил:

– Корди, нет ли такого ощущения, будто тебя среди ночи завели в глухой лес и бросили одного?

– Гм… – Привычка думать у Мэзера была развита посильнее, чем у Лебедя и Ножа. – Они боятся, что мы смажем пятки, если узнаем правду. А положение отчаянное: они потеряли Черный Отряд, и мы – все, что у них осталось.

– Как в старые добрые времена.

– Ага.

В старые добрые времена. До того, как пришли профессионалы. Тогда страна, которая стала для Лебедя и остальных новой родиной, сделала их вождями поневоле, так как грызущиеся между собой секты не могли мириться с тем, что приходится подчиняться своим неверующим землякам. Год, на протяжении которого надо было играть роль слепых поводырей слепых, преодолевая политические барьеры на каждом шагу, убедил Лебедя в том, что Нож был прав: мир не станет хуже, если из него исчезнет несколько сотен тысяч отборных жрецов.

– Так что насчет Кины? Ты веришь?

– Не думаю, что Радиша солгала нам… Просто забыла рассказать всю правду.

– Может, отведем Копченого миль на сорок отсюда и получится вытянуть эту правду из него?

– Может, и получится. Однако не следует забывать о том, на что он способен. Вдруг перепугается и решит продемонстрировать нам свои колдовские таланты? Все, молчок. Они идут.

Копченый плелся, словно на эшафот. Нож, как всегда, выглядел несчастным. Но Лебедь знал, что тот на самом деле доволен. Нож прикинул, что у него появилась возможность надрать несколько задниц, которые этого заслужили.

Раненый решил, что попал в ловушку наркотического сна. Он был лекарем, а потому знал, какие фокусы с сознанием вытворяют наркотики. Грезы были весьма и весьма причудливыми, и нипочем не удавалось избавиться от них.

Какой-то осколок сознания еще был способен наблюдать, воспринимать и слабо удивляться бесконечному дрейфу в нескольких футах над землей. Иногда над раненым мелькали ветви деревьев, иногда краем глаза он замечал проплывающие мимо холмы. Однажды вдруг обнаружил себя летящим среди высокой травы. А то вдруг почудилось, что он преодолевает широкое водное пространство.

Временами появлялся огромный конь, смотрел на него сверху вниз. Где же раньше доводилось видеть этого зверя? Нет, в уме картина никак не складывается из кусков.

На черном исполине ехал всадник в бесформенном балахоне; безликий, он то и дело всматривался в раненого из пустого капюшона.

И летящий человек подозревал: все, что он видит, существует в действительности. Но теперь это неузнаваемые фрагменты бытия. Все-таки где же он видел этого скакуна?..

Проклятье! Невозможно вспомнить даже собственное имя. В голове никакого порядка, мысли обрывочны и бессвязны. Это, должно быть, прошлое кусками вторгается в настоящее, и подчас не отличить сон от яви.

Были тут и фрагменты битв – расплывчатые у рваных краев, кроваво-яркие в середине. Сцены великих побоищ. Иногда всплывали имена и названия. Лорды. Чары. Берилл. Розы. Лошадь. Дежагор. Можжевельник. Курганье. Мост Королевы. Снова Дежагор. Последний вспоминался слишком часто.

Иногда возникала женщина с дивными голубыми глазами, с длинными черными локонами. Одета всегда в черное. Должно быть, она много значила для него. Да. Единственная женщина…

Через мгновение она исчезала, вместо нее всплывали другие лица. Эти мужчины, в отличие от полей кровавых сражений, оставались безымянны, но были ему знакомы. Словно призраки, ждущие, когда он наконец станет одним из них.

Время от времени он ощущал боль в груди. И чем сильнее эта боль пекла, тем охотнее он ее принимал. В такие минуты мир почти обретал смысл. Но потом появлялся неизвестный в черном балахоне, и раненый низвергался в сумятицу своих грез.

Кто этот темный спутник – смерть? Может, я уже в ином мире?

Но разум был бессилен дать ответы на эти вопросы.

Он никогда не был религиозен. Он верил, что смерть – это когда просто перестаешь существовать, подобно раздавленному жуку или утонувшей крысе, а бессмертие означает лишь память в сердцах тех, кого ты оставил.

Краткое бодрствование редко прерывало долгий сон. Он потерял ощущение времени.

Однажды было сильное дежавю: вот он плывет под одиноким полузасохшим деревом и скоро окажется в сумрачном лесу.

Дерево почему-то много значило для него.

Он оставил позади лес, пересек поляну и через дверь проник в какой-то дом. Внутри было темно.

Краем глаза заметил свет лампы. Опустился, спиной коснулся плоской поверхности.

Появился тот, мглистый, и склонился над ним. Дотронулся рукой в черной перчатке. Сознание погасло.

Он проснулся голодный как волк и весь в поту. В груди пылала, пульсировала боль. Раскалывалась голова, будто набитая мокрой ватой. У него был жар. Сознание работало достаточно ясно, чтобы по этим симптомам можно было поставить себе диагноз: ранение и сильнейшее переохлаждение. Смертельно опасное сочетание.

Нахлынули воспоминания. Они по-прежнему вытворяли черт-те что, кувыркались шаловливым выводком котят без всякого смысла.

Он привел сорок тысяч человек на битву при Дежагоре. Ничем хорошим это не кончилось. Он пытался собрать оставшихся людей, но откуда-то прилетела стрела, пронзила доспех и грудь. Он упал, а знаменосец надел его латы, пытаясь своей доблестью предотвратить неизбежное.

Очевидно, Мургену это не удалось.

Из пересохшего горла вырвался хрип, словно раненого душили.

Явился безымянный в балахоне.

Теперь раненый вспомнил. Это тот, кто неотступно следовал за Черным Отрядом в вечном сопровождении вороньих стай.