Революция и семья Романовых - Генрих Иоффе

Расчет к тому же делался на соединение с наступавшими на Казань белочехами и частями комучевской «Народной армии», а также на поддержку антантовского десанта с Севера. Начальник французской военной миссии генерал Лавернь через своих агентов направил чешскому командованию распоряжение о «диверсии в сторону Казани», где также готовилась к выступлению боевая организация «Союза защиты родины и свободы». Нет, правда, данных о том, что эти агенты сумели добраться до цели – района боевых действий – и войти в связь с белочехами…

Казань, таким образом, должна была стать центром целой цепи контрреволюционных мятежей и местом соединения различных антисоветских сил для развернутого наступления на Москву.

ВЧК «засек» штаб «Союза защиты родины и свободы», помещавшийся на конспиративной квартире в Молочном переулке, но арестовать его головку не удалось. Савинков и его ближайшие помощники (генерал Рычков, полковник Перхуров и др.) скрылись. Была обезврежена савинковская организация и в Казани. А 7 и 8 июля в Ярославле, Рыбинске и Муроме вспыхнули антисоветские мятежи. Ими руководили те члены савинковского «союза», которые сумели избежать ареста. В Ярославле мятеж возглавлял начальник штаба «союза» полковник Перхуров, в Рыбинске находился сам Савинков. Более чем на две недели Ярославль оказался в руках белогвардейских мятежников. Начался разгул белого террора. Советских работников-большевиков зверски убивали прямо на улицах, грузили на баржи, где они погибали от голода и мучений…

Только 21 июля советским войскам удалось подавить мятеж в Ярославле, руководители которого бежали. Савинков из-под Рыбинска направил одного из помощников в Москву «для доклада Национальному центру», а сам нелегально перебрался в уже захваченную белочехами и комучевцами Казань. Авантюра с «Союзом защиты родины и свободы» закончилась: в Казани Савинков официально распустил его. «Нейтральным, – писал он позднее, – оставаться было нельзя. Надо было быть или красным, или белым»[701]. И Савинков стал белым: вступил в комучевский отряд, которым командовал монархист полковник В. Каппель.

Еще в Москве не ликвидировали последствий левоэсеровской авантюры, а в Ярославле еще полыхали пожары савинковского мятежа, когда Советской Республике был нанесен еще один, третий удар в спину.

Мы уже писали о том тяжелом положении, которое сложилось в районе Волги в связи с белочешским и белогвардейским мятежами. В начале июня командующим разрозненными советскими отрядами, действовавшими против мятежников, стал А. Ф. Мясников. Задача, стоявшая перед ним, была чрезвычайно трудна: не существовало центрального управления войсками, налаженного снабжения, многие части проявляли анархические настроения. Когда в середине июня А. Ф. Мясников и его фактический заместитель Н. И. Подвойский прибыли в Москву и докладывали о сложившемся на Чехословацком фронте положении, их выводы и предложения были однозначны. «У нас нет армии, – писал в своей докладной записке Мясников. – Ее нужно создать, создать немедленно, приложив к этой работе девять десятых нашей энергии, способности, труда и познаний»[702]. Таково же было и заключение Н. И. Подвойского.

13 июня Совет Народных Комиссаров за подписью В. И. Ленина объявил, что командование Чехословацким (Восточным) фронтом переходит к Революционному военному совету в составе большевиков П. А. Кобозева, К. А. Мехоношина, Г. И. Благонравова и левого эсера М. А. Муравьева[703]. Муравьев был назначен главнокомандующим фронтом, а примерно через месяц (10 июля) он поднял антисоветский мятеж.

Кто такой Муравьев и как он оказался на столь ответственном посту в столь драматический для Советской Республики момент? Историческая литература дает о нем мало сведений; он появляется на ее страницах уже в послеоктябрьский период, находясь на посту командующего советскими отрядами, оборонявшими Петроград от войск Керенского – Краснова, а затем командующего советскими войсками на Украине. Между тем имя Муравьева стало известно значительно раньше. Сохранилась, кажется, единственная его биография, написанная в 1927 г. в эмиграции одним из бывших сослуживцев – В. Н. Пасторкиным, данными которой мы и воспользуемся.

Муравьев происходил из крестьян Костромской области, в 11 лет, в холерный 1890 год, остался круглым сиротой. Благодаря покровительству местной помещицы окончил учительскую семинарию, затем Казанское пехотное училище. Уже тогда начала проявляться его повышенная нервность, психическая неуравновешенность, стремление выдвинуться. Муравьев был независим в поведении до дерзости, необычайно храбр, болезненно самолюбив.

Прошел всю японскую войну, был ранен, но считал себя обиженным, обойденным наградами. Его личные качества, по-видимому, тормозили карьеру: в 1914 г. он был только капитаном. Мировая война «продвинула» его: в боевых действиях Муравьев проявил храбрость, был награжден георгиевским оружием, получил чин подполковника. Его фотографии печатались в военных изданиях. По ранению в 1916 г. Муравьева «списали» в Одесскую школу прапорщиков. Карьера, казалось, снова оборвалась…

Февральская революция породила в возбужденном мозгу Муравьева беспредельные надежды. Нужно было только полностью, не страшась риска, отдаться революционной волне, и, казалось, она понесет его, «заштатного» подполковника, к наполеоновской славе.

В первых числах марта подполковник Муравьев уже командовал отрядом, который арестовывал командующего Одесским военным округом генерала Эбелова. Он замечен, переведен в Петроград, становится здесь одним из инициаторов создания «революционных ударных батальонов» для участия в готовившемся «наступлении Керенского». В ходе этого наступления Муравьев получил ранение в голову, вернулся в Петроград, окунулся в политическую деятельность. Политическое лицо Муравьева неопределенно, но, по некоторым данным, он летом 1917 г. был частым посетителем прокорниловского «Республиканского центра». В душе его, пишет Пасторкин, царило глубокое презрение к революционным массам, но он не изменял своему правилу: «плыть по течению, захлестнувшему всю Россию». Раз ставка на Керенского не оправдалась, он готов был еще круче свернуть влево. В ноябре 1917 г. Муравьев предложил свои услуги Советской власти. В дни мятежа Керенского – Краснова он возглавлял войска Петроградского военного округа, а зимой 1918 г. уже командовал группой войск, сражавшейся против Каледина и Центральной рады.

Уже на Украине стали выявляться многие отрицательные качества Муравьева, его диктаторские замашки, органически чуждые большевизму. Кончилось тем, что в апреле 1918 г. он был предан суду ревтрибунала. «О Муравьеве, – писал Ф. Э. Дзержинский, – комиссия наша неоднократно получала сведения как о вредном для Советской власти командующем… грабежи и насилия – это была его сознательная военная тактика, которая, давая нам мимолетный успех, несла в результате поражение и позор…»[704]

Но Муравьев избежал революционного суда. Два обстоятельства, по-видимому, сыграли свою роль. Во-первых, ухудшение общего военного положения республики, активизация контрреволюции весной 1918 г., потребовавшая мобилизации всех военных кадров, имевшихся в распоряжении Советской власти. Во-вторых, несомненное покровительство, оказывавшееся Муравьеву (он объявил себя левым эсером) левоэсеровским руководством (в частности, заместителем председателя ВЧК Александровичем, позднее одним из руководителей мятежа левых эсеров в Москве). Когда в июне 1918 г. положение на востоке страны резко обострилось, когда вопрос о создании советского Восточного фронта встал как вопрос «быть или не быть», имя Муравьева, имевшего репутацию человека, способного остановить развал, всплыло вновь.