Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914-1917). 1916 год. Сверхнапряжение - Олег Айрапетов

«К началу сентября месяца сего года, – гласил доклад Петроградского охранного отделения особому департаменту полиции в октябре 1916 г., – среди самых широких и различных слоев столичных обывателей резко отметилось исключительное повышение оппозиционности и озлобление настроений. Все чаще и чаще начали раздаваться жалобы на администрацию, высказываться беспощадные осуждения правительственной политики. К концу означенного месяца эта оппозиционность настроений, по данным весьма осведомленных источников, достигла таких исключительных размеров, каких она, во всяком случае, не имела в широких массах даже в период 1905–1906 гг. Открыто и без стеснений начали раздаваться сетования на “продажность администрации”, неимоверные тяготы войны, невыносимые условия повседневного существования; выкрики радикальствующих и левых элементов о необходимости “раньше всего уничтожить внутреннего немца и потом приниматься за заграничного” начали встречать по отношению к себе все более и более сочувственное отношение. Тяжелое материальное положение рядового обывателя, обреченного на полуголодное существование и не видящего никакого просвета в ближайшем будущем, заставило его сочувственно и с редким вниманием относиться ко всякого рода планам и проектам, основанным на обещании улучшить материальные условия жизни»43.

Получив вечером 18 сентября (1 октября) указ о своем назначении, Протопопов позвонил Родзянко с целью поделиться с ним этой новостью и договориться о встрече, но тот категорически отсоветовал ему принимать Министерство внутренних дел, а когда понял, что к его рекомендациям не прислушиваются, то грубо оборвал разговор44. Протопопов был удивлен: «Что такое произошло? Чем вызван такой ответ? Разве с этой минуты я стал другим человеком?»45 На самом деле для думцев он действительно стал другим человеком именно с минуты своего назначения. Оно было рассчитано на благоприятное отношение Думы, но не согласовано с ней. Реакции не пришлось ждать долго46. Депутаты Государственной думы выражали свое недоумение. В первый день обстановка была еще не совсем ясной, и поэтому наиболее непримиримо был настроен Пуришкевич, назвавший случившееся «вызовом общественному мнению»47. Очевидно, для него Протопопов прежде всего оставался еще членом «Прогрессивного блока». Лидер черносотенцев не был исключением. По той же самой причине не скрывал своего злорадства и Керенский48.

Гораздо более обтекаемым было интервью Милюкова: «Внешнее звание А. Д. Протопопова как товарища председателя Государственной думы и члена думской центральной партии указывает на не совсем обычный характер назначения, так как до сих пор эти назначения делались из Союза русского народа. Первое впечатление широкой публики могло бы быть, что здесь речь идет о первом приступе к министерству доверия. Однако же при ближайшем рассмотрении вопроса нужно принять в соображение, что новый министр до своего назначения не советовался ни со своей партией, ни с блоком, и отношение его к программе последнего остается неизвестным, а по составу кабинета, в который он вступает, это отношение не может не быть отрицательным. Приходится, следовательно, заключить, что А. Д. Протопопов вступает в новую должность не как член блока и не как член партии, а именно как А. Д. Протопопов. Думать иначе значило бы впасть в одно из тех недоразумений, которые регулярно создавались новыми назначениями, накануне приближающейся сессии Государственной думы. Личные взгляды А. Д. Протопопова, высказанные им в качестве представителя парламентской делегации, были весьма либеральны, в особенности по вопросам польскому и еврейскому, но и отсюда ничего нельзя заключить о том, какова будет программа нового министра»49.

Весьма осторожным и далеко не враждебным Протопопову был тон статьи «Речи», представлявшей нового министра. Было отмечено и то, что он не выступал против профсоюзов или страховых касс и даже цитировал для оправдания своей позиции Карла Маркса. «Парламентские речи А. Д. Протопопова не дают возможности судить с полной определенностью о его политической программе, – отмечала газета, – но он всегда заявлял себя сторонником широкой веротерпимости, свободы печати и противником исключительного положения национальных и вероисповедных ограничений»50. «Речь» сочла необходимым отметить, что к «Прогрессивному блоку» Протопопов относился только по формальному принципу, как левый октябрист, и никакой роли в нем не играл. Что касается выпада «Общества 1914 г.» и беседы в Стокгольме «с лицом, близким к германскому посольству», то кадеты сочли необходимым напомнить о том, что этот вопрос уже поднимался депутатом Думы А. А. Бубликовым, на что был дан письменный ответ Родзянко, сводившийся к следующему утверждению: «Протопопов лишь выслушивал собеседника и лично никаких заявлений политического характера не делал»51.

Через два дня «Новое время» опубликовало статью М. Меньшикова «Важный опыт», в которой отмечалось, что после убийства Столыпина это уже седьмой глава МВД, а после А. Н. Хвостова – второй член Государственной думы на этом посту52. Автор статьи считал, что это назначение, в случае успеха деятельности нового министра, может привести к весьма желательным последствиям, так как «…один удачный опыт может вызвать желание повторить его». Таким образом, силой жизненных обстоятельств Дума может превратиться в резерв правительства. Ведь Протопопову не помешала его принадлежность к прогрессистам: «Наиболее своеобразное в новом министре, что он не бюрократ и не консерватор. Он с самого начала выступления на политическую арену известен как деятель левого центра»53. Итак, оппозиция поначалу заявила, что вхождение ее представителя в правительство Штюрмера не имеет никакого отношения к «Прогрессивному блоку» и является «делом единоличным». Серьезных возражений не было. Вскоре от подобной мягкости суждений не осталось и следа – началась форменная атака на «дезертира».

Представители бюрократии были далеко не оптимистичны в оценке способностей нового министра. Его считали добрым, внимательным, любезным человеком, не более того. Разумеется, этих качеств было недостаточно для управления министерством. «Он был прототипом тех своих коллег, – вспоминал Барк, – которые после переворота образовали первое революционное Временное правительство, – фантазеров, преисполненных добрых намерений, лишенных всякого государственного опыта, обладавших талантом красноречия и придававших огромное значение словам, но не умевших претворять слова в действия»54. Для депутатов Думы Протопопов был предателем55. Его близость к архетипу «лучшего представителя народа» лишь ухудшала его положение, потому что превращала участие в стайной травле в моральный долг «каждого честного человека».

Для многих представителей власти подтекст происходившего был очевиден. «Он не более, как пустое место, – отозвался о новом члене правительства статс-секретарь С. Е. Крыжановский, – ничего не делает и делать не может, все сбросит на руки Товарищей (заместителей министра. – А. О.) и сам занимается одной болтовней. Практически он совершенно безвреден, но агитация, поднятая против него бывшими Думскими друзьями, основанная, без сомнения, на том, что он принял назначение, не спросивши их, и повернул направо, а может быть, и потому, что они боятся Протопопова как человека знающего много лишнего, делает пребывание его в среде правительства совершенно нежелательным»56.

Очевидно, именно этой боязнью объясняется то, что переворот в «общественном мнении» был почти мгновенным, удивительно быстрым. Уже через несколько дней после перехода Протопопова в правительство он стал мишенью для обвинений во всевозможных грехах и преступлениях. По Петрограду начали ходить слухи о том, что он психически нездоров, впадает в транс, говорит о своих встречах с Иисусом Христом и т. д.57 «Надо заметить, – вспоминал сотрудник административного отдела Ставки А. А. Лодыженский, – что Протопопов был в свое время избран в Государственную думу и потом был в самой Думе избран помощником председателя, и никто, до его назначения министром, не замечал его умственной дефективности»58.