Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914-1917). 1916 год. Сверхнапряжение - Олег Айрапетов

Огромную роль в этой истории сыграл Штюрмер. С самого начала своей деятельности в качестве главы правительства он не устраивал думцев, дальнейшие действия нового премьера усилили его неприятие. Штюрмер не испытывал ни малейших иллюзий в отношении организационных способностей общественных объединений. В мае 1916 г. он провел совещание губернаторов, на котором обсуждались основные вопросы внутренней политики страны. В отношении земств губернаторы были настроены довольно положительно, в отличие от Земгора, в котором, по их словам, политикой занимались больше, чем делом, и с которым можно было мириться только на время войны30. Гораздо более прямолинейной была их позиция в отношении ВПК: «По общему отзыву присутствующих, работа местных военно-промышленных комитетов не дала никаких результатов. Закрытие их не отразилось бы ни на деле, ни на настроении рабочих, но породило бы протест в среде так называемой интеллигенции. Ввиду этого к закрытию их прибегать не следует, но надлежало бы в состав комитетов ввести представителей государственного контроля и фабричной инспекции, так как правильность расходования кредитов вызывает большие сомнения»31.

7 (20) июля 1916 г. Штюрмер был вызван в Ставку, где он сумел получить назначение на давно желанный для него пост министра иностранных дел32. В этот день были подписаны высочайшие указы о переменах в правительстве – Сазонов отправлялся в отставку, Хвостов переводился из Министерства юстиции на пост главы МВД, главой Министерства юстиции назначался сенатор А. А. Макаров, покинувший правительство после Ленских событий 1911 г.33 15 (28) июля 1916 г. Штюрмер вступил в управление МИДом34. Отставка Сазонова стала важной вехой противостояния правительства и Думы, сторонником опоры на которую он был с самого начала войны. Император давно относился к нему с подозрением и не забыл участия ни Сазонова в организации «стачки министров», ни его заигрывания с «Прогрессивным блоком», ни излишней самостоятельности. По мнению Николая II, министр иностранных дел должен был быть простым исполнителем монаршей воли. Но последней каплей терпения стал именно польский вопрос35.

Сазонов был сторонником предоставления Польше автономии вне зависимости от того, что и как предпримут Берлин и Вена36. Г Н. Трубецкой вспоминал: «Сазонов слетел на польском вопросе. Он убеждал Государя в необходимости, не теряя времени, дать полякам широкую автономию, обещая ее осуществление тотчас по отвоевании края. Государь соглашался с тем, что все так и нужно сделать. Сазонов предупреждал Государя, что это дело нельзя поручать Штюрмеру, который защищает противоположную точку зрения. Государь уполномочил Сазонова передать от его имени Крыжановскому повеление составить проект. На этом Сазонов покинул

Ставку и поехал на несколько дней отдохнуть в санаторий в Финляндии»37. Негативное впечатление должен был несколько сгладить высочайший рескрипт на имя бывшего министра, подписанный императором 7 (20) июля.

В нем инициатива отставки приписывалась самому министру. «К сожалению, – гласил рескрипт, – здоровье ваше, расстроенное от напряженных трудов в связи с обстоятельствами переживаемого нами военного времени, побудило вас просить об освобождении от занимаемой должности. Снисходя на эту просьбу, я считаю долгом выразить вам за вашу ревностную службу искреннюю мою признательность. Пребываю к вам неизменно благосклонный»38. О случившемся Сазонов узнал уже в санатории. Можно сказать, что новое назначение Б. В. Штюрмера было встречено в МИДе с ужасом. Штюрмера там считали абсолютным невеждой в вопросах внешней политики. Реакцию дипломатов Трубецкой описал предельно ясно: «В министерстве стоял стон»39. «Кошмар сепаратного мира с Германией вставал воочию перед нами…» – вторил ему другой сотрудник МИДа – Михайловский40. Общественность также была недовольна, перемены в правительстве объясняли влиянием императрицы и «немецкой партии»41. Реакция либеральной прессы была крайне негативной42. Даже кадетская «Речь», попеняв Сазонову за сделанные ошибки и не забыв разногласий, следовала тем же путем, заявляя теперь, что расходилась с Сазоновым в деталях, а выбранный им курс был верным43.

Весьма острая реакция последовала и в Ставке. Узнав эту новость, генерал Алексеев сказал в штабной столовой, причем с раздражением и так громко, чтобы это услышали все: «Я теперь не удивлюсь, если завтра Штюрмера назначат на мое место – начальником штаба»44. Расхождения между начальником штаба Ставки и председателем Совета министров, наметившиеся по вопросу об учреждении поста «Верховного министра государственной обороны», теперь только демонстративно углублялись. «Алексеев не считается со Штюрмером, – писала императрица мужу после разговора со Штюрмером 14 (27) августа 1916 г., – он прекрасно дал почувствовать это остальным министрам, быть может потому, что он штатский, а с военным больше считались бы»45.

21 июля 1916 г. Николай II принял Генбери-Вилльямса и заявил ему, что отставка Сазонова вызвана плохим состоянием его здоровья и не повлияет на курс правительства46. Это разъяснение не помогло. У союзников отставка Поливанова, и особенно Сазонова, вызвала сожаление и озабоченность. Б. Локкарт вспоминал: «Без сомнения, смещение человека, который так хорошо знал союзников, было тяжелым ударом по союзническому делу»47. Возможно, эта озабоченность объяснялась и тем, что она совпала с ростом недовольства союзниками в официальных и общественных кругах России. В смене лиц, несмотря ни на что, упрямо видели опасность перехода к политике сепаратного мира с Германией. Шведский король – убежденный германофил, узнав об отставке Сазонова, высказал английскому послу свое убеждение, что мир между Германией и Россией будет заключен в течение ближайших двух месяцев48.

Можно без преувеличений сказать, что в этой отставке практически все видели то, что хотели увидеть. Послы Франции и Англии попытались заступиться за Сазонова, что отнюдь не улучшило его положения. Скорее наоборот. Особенно неприятным для Николая II был демарш Бьюкенена. Император пришел к окончательному выводу, что Сазонов «находится под полным влиянием англичан»49. В эти дни вряд ли можно было найти что-либо тревожное в словах и действиях Штюрмера. 13 (26) июля он сделал заявление относительно своего нового назначения: «Я непреклонно верю в то, что победа останется за Россией и ее верными союзниками, доблесть армий которых столь блестяще проявляется наряду с успехами русского оружия и геройскими подвигами российского воинства. Германия создала войну; она ведет ее, кичась своим полным презрением к культуре. Пусть же на нее обрушатся все вытекающие отсюда тяжелые последствия. Нашими же мыслями, чувствами и действиями должен руководить один властный призыв: “Война до конца”»50.

Вряд ли можно было утверждать, что отставку Сазонова вызвали причины, относившиеся к области внешней политики. И вряд ли кто-либо, близко знакомый с организацией русского МИДа, мог всерьез видеть в его уходе начало поворота во внешней политике. Весьма важная величина осталась неизменной. «Биржевые ведомости» специально уделили этому внимание: «Вся текущая работа ведомства сосредоточена в руках товарища министра иностранных дел А. А. Нератова»51. Анатолий Анатольевич Нератов находился на своем посту с 1910 и до октября 1917 г. при С. Д. Сазонове, Б. В. Штюрмере, Н. Н. Покровском, П. Н. Милюкове, М. И. Терещенко. Это был ближайший друг и сотрудник Сазонова, заменявший его перед войной во время болезни министра, по словам чиновников МИДа, «живой показатель преемственности нашей политики»: «То обстоятельство, что, несмотря на смены министров и перемену формы правления, Нератов продолжал оставаться на своем посту, толковалось в союзных посольствах как наглядное доказательство неизменности основной линии русского правительства к мировой войне»52.