Любимые - Виктория Хислоп

– Где Никос? – наивно спросил Спирос.

Анна медленно покачала головой.

– Он не вернется, – ответила она брату, слезы заструились по ее лицу.

Мальчики обнялись и заплакали.

Анна услышала знакомый звук трости, стучавшей по двери, и открыла дяде.

Танасис все утро смотрел телевизор, ему не нужно было рассказывать, что произошло. Вскоре он рыдал так, что его изуродованное лицо сморщилось.

Именно Никос вернул Танасиса к жизни. Жаль, что дядя не мог сделать того же для своего любимого племянника, с которым провел столько времени в беседах, который подарил ему столько любви.

Анна довела дядю до стула, и Танасис рухнул на него, склонив голову и обхватив ее руками.

В комнате наступила странная тишина, прерываемая всхлипами и вздохами.

Некоторое время спустя резкий стук в дверь прервал их скорбь. Все вздрогнули. Стук стих, но через секунду возобновился с новой силой.

Они тревожно переглянулись, зная, что, возможно, пришли представители власти. Они могли охотиться на тех, кто поддерживал протестующих. Вдруг им оказалось мало смерти невинных, и они собирались поймать и других участников?

Ничего не оставалось, как открыть дверь. Полиция могла вышибить ее, если им не открывали. Никто этого не хотел.

К двери направился Йоргос.

– Будь осторожен, агапе му, – прошептала Темис, встав у него за спиной.

Когда муж открыл дверь, Темис узнала солдата, с которым разговаривала у Политехнического университета.

Юноша тоже узнал ее.

– Кирия Ставридис, – сказал он, – я выполнил вашу просьбу. Вашего сына везут домой.

– Efcharistó, – еле слышно отозвалась Темис. – Спасибо.

На секунду повисла тишина. Солдат повернулся, собираясь уйти.

– Когда его привезут? – спросила она ему вслед.

– Он уже здесь.

Йоргос подался вперед, выглядывая на лестницу. Он уже видел движение в холле. Затем раздались тяжелые шаги по мрамору, и поднялись другие солдаты. Еще несколько секунд – и они уже у дверей квартиры. На самодельных носилках лежало неподвижное тело, накрытое серым одеялом.

– Куда?

Йоргос и Темис впустили их в квартиру. Дети утешали друг друга, склонив головы. Только Танасис смотрел, как заносят тело Никоса и кладут на кровать.

Двое солдат хотели забрать носилки, но третий сказал, что нет необходимости. Он словно показывал Темис свою щедрость.

Как только дверь за солдатами закрылась, Темис включила воду. Нужно было обмыть тело Никоса и вытереть кровь с лица.

Дети пошли наверх вместе с дядей. Он приведет их обратно, когда Темис закончит дело.

С помощью Йоргоса она переодела сына в чистую рубашку и расклешенные штаны, которые он недавно купил.

Даже после смерти кудри Никоса блестели.

Обмывая тело, она рассмотрела раны. Пуля, вошедшая в бок, оставила там аккуратное круглое отверстие, но оставалось неясным, это ли стало причиной смерти или же обширная рана на голове. Темис представила себя в горах, со своей подругой Катериной и другими – как они промывали раны, не позволяя жизни покинуть тело. Думая о тех, кого Темис готовила к захоронению почти тридцать лет назад, она немного отвлеклась. Она не могла принять того, что перед ней на кровати лежит Никос, ее драгоценный мальчик, сын Алики, забывшийся вечным сном. Нет, Темис запретила себе об этом думать.

Она не видела Йоргоса, стоявшего рядом. Он смотрел, как жена застегивает рубашку на теле сына. Темис даже прикрыла раны тряпкой, чтобы ничего не запачкать. Даже в такой момент Темис оставалась практичной.

Йоргос принес в спальню два стула и поставил их по обе стороны от кровати. Темис села и склонила голову. Она думала, а не молилась. В ее мыслях не было места Богу или Деве Марии. Только Никос и их последний разговор. Темис сказала ему, что мать гордилась бы таким отважным сыном. Она снова и снова повторяла, что любит его, как родного, и обещала никогда не забывать.

Затем Темис тихо заплакала, придвинув стул ближе к кровати, чтобы взять Никоса за холодную ладонь. Минул час или два, она не знала. Темис подняла голову, только когда открылась дверь и вошел Танасис.

– Можно и мне посидеть с ним?

Обняв сестру, он занял второй стул. Потом перекрестился.

Некоторое время оба молчали, потом Темис вышла. Домой вернулся Йоргос. Он ходил наверх – позвонить Ангелосу с телефона Танасиса.

– Ангелос не может вовремя прилететь. Но он постарается быть на сорок дней.

Темис кивнула. Ей не хватило сил спросить, как отреагировал Ангелос, но она поняла, что разговор был кратким.

Дети вернулись в квартиру и сели в рядок на диване, как птички на проводе. Все плакали. Со смертью они сталкивались, только когда умерла прабабушка. Они грустили, но понимали, что так бывает с пожилыми людьми, когда у них седеют волосы и кожа покрывается морщинами, напоминая забытый в миске фрукт.

Только Анна решилась пойти к брату. Отчасти из-за любопытства. Сильно ли он изменился?

Шестнадцатилетняя девушка вошла в комнату, но сперва держалась на расстоянии. Должно быть, родители ошиблись. Не верилось, что ее старший брат больше не встанет и не зарычит. Она помнила игру «спящий лев», которой Никос часто развлекал младших детей: он лежал неподвижно, потом внезапно издавал рычание, и они с визгом убегали из комнаты. Иногда жаловался сосед снизу, чей дневной отдых они нарушали.

Анна подошла ближе и подалась вперед – проверить, вздымается ли его грудь. Та оставалась неподвижной.

Девушка вышла из комнаты, говоря себе, что брат просто спит, совсем как дикий зверь в берлоге.

Йоргос, бывший в хороших отношениях со священником, организовал похороны на следующий день. Полковники все еще отрицали, что были жертвы, но весь город знал правду. В тот день шла служба не только по Никосу.

Близкие члены семьи и соседи, включая Хацопулосов и Сотириу (их выпустили, но магазин они так и не открыли), заполнили маленькую церквушку Святого Андрея. В задних рядах толпились друзья Никоса. Даже сейчас власти охотились на заводил забастовки в Политехническом, как и на других участников протестов, и многие из paréa Никоса боялись прийти.

Свечи озаряли лица пришедших, пока они слушали службу. Их голоса парили над Темис, сливаясь в один. Она затерялась среди моря скорби. Гроб перед ними напоминал о жестокой правде смерти. Темис заметила, как священник окропляет его водой, и сквозь туман до нее долетела фраза:

– Вся персть, вся пепел, вся сень…

Она была согласна с этими словами. Ей казалось, что вся последующая жизнь будет такой. Сейчас Темис ощущала себя не более чем тенью. Не осталось ничего реального.