Любимые - Виктория Хислоп

– Вижду во гробех лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, безславну, не имущую вида, – пел священник.

Темис еле удержалась, чтобы не закричать – о ее Никосе нельзя так говорить. Он был героем, как в смерти, так и при жизни, подобно своей матери. У нее нет даже могилы, нет надгробного камня, некуда прийти, чтобы ее помянуть. Ее могила – заброшенный остров Трикери.

Темис не верила христианскому вероучению ни раньше, ни сейчас. Все слушали долгую службу, завороженные церемонией, но Темис все это время мысленно общалась с Никосом, рассказывала все, что знала о его матери: какой замечательной художницей она была, как бросила вызов охранникам и посмеялась им в лицо, когда они пытались заставить ее подписать дилоси. Рассказывала, как восхищались Алики другие женщины, какой бескорыстной она была и как без промедления пришла на помощь Ангелосу.

– Она была красивой, сильной и храброй, совсем как ты, Никос, – пробормотала Темис так тихо, что Йоргос ничего не услышал.

Во время службы она поняла, что Алики похоронили без всяких обрядов. Темис представляла, что священник отпевает обоих – сына и мать. Оба заслуживали достойного ухода, какой бы ни была их вера.

– Кирие элейсон, Кирие элейсон, Кирие элейсон... – звучали слова молитвы, овладевая душами собравшихся. – Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй…

Напевы успокаивали, будто обладали целительной силой. Пусть пришедшие и не вслушивались в слова, но сами звуки проливались бальзамом на сердца.

Дети застыли, как мраморные изваяния. Они глубоко переживали потерю брата, но тревожило их и то, как изменилась мать. Никогда они не видели у нее такого лица. Казалось, вся жизнь семьи теперь изменится навсегда.

Первыми ушли друзья Никоса, стоявшие в тени, – скрылись на соседней улице. Двое солдат дежурили на углу и с интересом следили за происходившим.

Гроб отнесли на Второе кладбище, где все собрались возле могилы, чтобы проститься с Никосом.

Когда они вернулись домой, соседка принесла традиционное коливо. Дети с жадностью поглощали поминальную еду – пшеничную кашу с сахаром, орехами и изюмом. Два дня они питались только хлебом, рисом и апельсинами – ничего другого в доме не было.

За одну ночь прежняя жизнь сменилась совсем другой.

Горе лишило Темис сил. Она не могла встать с постели. Бо́льшую часть дня она спала и выходила только к столу, но дети едва могли смотреть на нее. Она так стремительно потеряла вес, что теперь напоминала пугало: лицо осунулось, черное платье свободно болталось на теле. Анне приходилось пропускать учебу, занимаясь покупками и готовкой.

Восемь дней спустя после смерти Никоса Йоргос сказал жене, что в стране происходят кое-какие перемены, но Темис не проявила ни малейшего интереса.

После ужасных событий у Политехнического сторонник «жесткой» линии, бригадир Иоаннидис, вытеснил ненавистного полковника Пападопулоса, заявив, что нужно восстановить порядок. Он обвинил нынешних лидеров в коррупции и заменил всех своими людьми.

– Какая разница? – устало сказала Темис.

– Говорят, он предпримет еще более жестокие меры против оппозиционеров, чем его предшественники, – сказал Танасис. – А вы ведь знаете репутацию Иоаннидиса, да?

Новый лидер хунты возглавлял военную полицию, заслужившую себе дурную репутацию. Этот человек совершил много ужасного, и подавление мятежа у Политехнического тоже было на его совести.

События прошедшей недели разрушили терпимое отношение Танасиса к хунте. Теперь он считал лидеров военной диктатуры убийцами. Они погубили его любимого племянника и не заслуживают прощения.

Каждый день в течение последующих недель Темис садилась в автобус и ехала на кладбище. Иногда Йоргос ездил с ней, но она предпочитала горевать в одиночестве.

Когда на сорок дней из Америки прилетел Ангелос, Йоргос понадеялся, что настроение жены улучшится и что она обрадуется сыну, которого давно не было дома.

Всем бросилось в глаза, что за прошедшие пять лет Ангелос сильно изменился. Он располнел («Во всем виноваты огромные американские порции, – смеялся он, похлопывая себя по животу, – и бургеры!»). Но его вес не тревожил Темис. Она считала это показателем здоровья и благополучия. А вот стрижка сына ей совсем не понравилась. Слишком короткая, без единого завитка. Однако с приездом Ангелоса оживились младшие дети.

– У тебя даже появился акцент! – подшутила Анна. – Ты странно говоришь по-гречески. Скажи что-нибудь по-английски! Хочу услышать, какой из тебя американец!

– Как делишки, леди? – сказал Ангелос, изображая голливудскую звезду.

Дети дружно рассмеялись. Их старший брат словно слетал на луну и превратился в пришельца.

Ангелос пробыл с ними всего два дня и все это время взахлеб рассказывал о новой жизни, о Чикаго, своем офисе, коллегах, машине и баскетбольной команде. Иногда в беседе мелькала Корабель, его девушка, и он показал родным фотографию, которую держал в бумажнике. Со снимка смотрела стройная блондинка с пухлыми губами и широкой улыбкой.

За спиной брата Анна заметила, что его девушка напоминала персонажа из американского мультфильма, который она смотрела по телевизору у дяди. В тот раз мать, к радости детей, впервые после смерти Никоса улыбнулась.

Казалось, Ангелос влюблен в свою новую родину. В Америке все было лучше, и он не видел ничего дурного в том, что Штаты вмешиваются в политику Греции.

– Это процветающая страна, – сказал он, сидя за столом. – Не всем нравится Никсон, но, по крайней мере, коммунистам там спрятаться негде.

Темис встала и по-тихому вышла из комнаты. У нее не было желания или сил отвечать на такое заявление.

– Должно быть, он успел оплакать брата в Америке, – сказала она Йоргосу, когда они отвезли Ангелоса в аэропорт и вернулись домой.

Никто не заметил, чтобы Ангелос горевал по Никосу.

После поминальной службы Темис сказала себе, что нужно попытаться совладать с горем ради семьи. Пусть только для видимости, но ей стоило приложить усилия. Скорбь по Никосу тяготила ее сердце вкупе с чувством вины. Рассказав ему правду о матери, она толкнула его в пропасть, – в это она будет верить до конца своих дней.

Новый год не принес Темис чувства обновления. Единственная радость – в январе Андреас достал заветный крест, ныряя на Теофанию в воду. Соревнование устроили в местном бассейне, но туда ходили многие мальчики постарше, и семья гордилась, что Андреас в свои четырнадцать лет оказался самым лучшим ныряльщиком.

Спирос сделал брату картонную корону, в которой тот красовался во время ужина. Все старались вести разговор на легкие темы, Темис даже приготовила еду, в том числе всеми любимый яблочный пирог по бабушкиному рецепту. Родственники хотели верить в возвращение нормальной жизни и болтали о том, как намок священник, когда бросил крест в воду, как кто-то из мальчишек дрался с Андреасом в воде, чтобы заполучить приз. Все подшучивали над тем, каким героем он предстал перед девочками.