Аргентина. Квентин - Андрей Валентинов

Уолтер невольно кивнул. Знакомо!

— Может, и не вообразили, может, и в самом деле их кто-то мечом по плечу треснул, но в любом случае это смешно. В Крестовый поход они пойдут, что ли? Михель Вениг там вроде фельдфебеля в роте, хозяйством заведует.

Бывший сержант перевел слышанное на привычные звания. Фельдфебель — сержант и есть, только Первый, First Sergeant.

— Орден какой-то странный, не такой, как в книгах. Посвящение у Рыболовов не главное, имя новичка вырубается на каменной доске, чуть ли не на скрижали, причем буквы должны начать светиться. Фосфором, наверно, натирают. Теперь и вас, кажется, вписали, чтобы дядино место не пустовало… Неужели вам такое интересно, господин Перри?

Ответа дожидаться не стала, отвернулась. Уолтер предпочел промолчать.

Лил дождь. Брат и сестра не смотрели друг на друга.

* * *

В холл «Звезды Савойи» Перри вошел практически сухим. Тучи исчезли, уступив небесный простор беззаботному южному солнцу, древняя каменная брусчатка сохла прямо под подошвами, и о прошедшем ливне напоминали только упрямые темные лужи. Молодой человек прикинул, что самое время вытащить Отто Гана на прогулку. Еще зачахнет за своей писаниной!

Поинтересовался у портье, нет ли свежей почты, поглядел на часы, прикидывая, скоро ли обед.

— Боеприпасы подвезли, мистер Перри!

Уолтер не слишком удивился. Поглядел назад, в сторону одинокой печальной пальмы, рядом с которой стояли кресла для гостей, махнул рукой:

— Что в зарядных ящиках? «Терольдего», «Марцемино» или «Бароло»?

— Память у вас однако! — восхитился чернявый переводчик. — Привез я граппу. В бой вступает тяжелая артиллерия.

Знаток чужих наречий ничуть не изменился. Пиджак, как и прежде, нараспашку, галстука нет, на рубахе оборвана верхняя пуговица. Взгляд веселый, искренний, хоть сейчас за протокол садись.

Приглашать гостя было некуда, в гостинице не имелось даже бара, и молодой человек потащил переводчика в номер, заранее сочувствуя доктору Гану. Тот, однако, отреагировал с невиданной чуткостью. Вежливо поздоровавшись, сдвинул шляпу на ухо и заявил, что идет обедать, а потом — совершать моцион. Без свежего воздуха работа не спорится.

Auf Wiedersehen!

Уолтер подвинул стулья к столу, взял два стакана, взглянул на свет, прикидывая, не стоит ли вымыть еще разок.

— У вас на подоконнике газеты, — негромко проговорил переводчик.

Молодой человек даже не обернулся.

— Искал результаты бейсбольных матчей. К сожалению, здесь даже такого слова не знают… Да вы садитесь!

Рукопись доктора Гана со всеми предосторожностями переложили на кровать, переводчик извлек из портфеля тяжелую темную бутыль, но открывать не спешил.

— Может, сначала пристрелка? Недолет, перелет, вилка… Следствие закончено, мистер Перри. Мы знаем, кто убил Паоло Матеи и Эмилио Сегре.

— Убил? — поразился Уолтер. — Но полковник сам был у пещеры. Это же Filo di Luna!

Чернявый помотал головой.

— Это Джованни Новента, тот самый полицейский. Допросили его невесту, родственников, нашли дневник. Убил якобы из чувства мести — хотел покарать осквернителей Лунной дороги. Типичное помешательство на религиозно-мистической почве. Однако его двоюродный брат — германский подданный, они встречались месяц назад. И действовал Новента скорее всего не один… Но этим пускай полковник занимается.

Бутылку открыл, плеснул в стаканы. Выпили молча. Итальянец вновь покосился в сторону подоконника.

— Огорчу еще больше, мистер Перри. Известного вам Никола Ларуссо уволили со службы и, вероятно, будут судить. Новента — его подчиненный, тут уж и Строцци не поможет.

Бывший сержант Перри промолчал. Закон есть закон, устав есть устав. Жалко усача!

— Пристрелку закончили? — поинтересовался он, когда переводчик вновь взялся за бутылку. Тот немного подумал.

— Пожалуй, да. Сейчас я еще налью, встану, а вы мне двиньте в челюсть. Останусь без пары зубов — не страшно.

— Не хочу, — равнодушно бросил любитель в среднем весе. — Попросите Строцци, он чемпион.

Итальянец налил на донышко, встал, застегнул пиджак.

— Полковник просто сорвет с меня погоны. И поделом! Я еще пытался с ним спорить, дилетант!.. Смотрел на вас, мистер Перри, и думал: бедный парень, янки-коммивояжер, оказавшийся не в то время не в том месте. Строцци сразу сказал: «Мухоловка мух не ловит».

Уолтер вспомнил незадачливого Руди:

— Погоны? Вы тоже лейтенант?

Итальянец улыбнулся.

— Кажется, у вас тут целая очередь. Я вам так и не представился, не хотелось врать. Капитан Кармело Лароза. А на филологическом факультете учится мой младший брат. И точно так же орет.

Убрал с лица улыбку, достал из портфеля папку с медной застежкой.

Легкий щелчок.

— Это позавчера. Сам фотографировал.

Снимки были свежие, глянцованные, с острыми зубчиками по краям. Анна… Голова на подушке, однако повязки уже нет, глаза открыты. Снова Анна, но уже в больничном халате, сидит на краю койки. Лицо незнакомое, странное.

— В телеграмме от Строцци было два слова: «много лучше», — вспомнил он.

Капитан Кармело Лароза кивнул.

— Именно так. Опасности для жизни нет, открыла глаза, может сидеть и даже вставать. Это и в самом деле «много лучше». Однако речь и память, к сожалению, не вернулись. Насчет же перспектив врачи только разводят руками. Когда ее первый раз посадили, синьорита Фогель заволновалась, стала оглядываться, как будто что-то потеряла. Кто-то догадался — дал ей бронзовый цветок пассифлоры. Взяла в руку — и так и не выпускает.

Молодой человек уложил фотографии на стол. Встал, шагнул к подоконнику, взял пачку газет, развернул веером.

— Интересовались? Умные люди называют это «предмет для переговоров».

Капитан подобрался, словно для прыжка. Сжал кулаки.

— Мистер Перри! Вы даже не понимаете, что делаете! О судьбе этой несчастной девушки мы могли бы договориться. Не первый случай, разведчиков обменивают, выкупают… А вы!.. Вы же начинаете войну!..

Уолтер Квентин Перри постарался улыбнуться как можно беззаботнее.

— Да что вы? Я лишь посоветовал полковнику почитать французскую прессу. Здесь такие репортеры, акулы пера! Особенно им удаются опровержения. Берут, знаете, лягушку… La Grenouille! Ква-ква-ква! Раз — и под каток.

* * *

С катка все и началось, однако чтобы понять это (газеты были французские), Уолтеру пришлось взять грех на душу и потревожить доктора Гана. Тот сперва принялся брыкаться, потом стонать, наконец, собравшись с силами, все-таки взялся за перевод. Увлекся, заулыбался, затем начал хохотать, размахивая шляпой. Однако очень скоро вновь стал серьезным, под конец же принялся посматривать на приятеля с некоторой опаской.