Кошки говорят "мяу" - Феликс Сарнов

— Ты не хочешь меня?

— Я? — она высоко поднимает брови. — А ты не заметил, что последнюю неделю, ты лапаешь меня только перед зеркалом в лифте?

— Я…

— You, you — она насмешливо щурится. — Да меня же просто нет. Ты и в лифте когда лапаешь, не на меня в зеркале смотришь, а на свою руку. Я в тачке иногда жду, что ты мне скажешь спасибо и двадцатку протянешь, — она усмехается и вдруг хватает меня за ширинку. — А ты меня хочешь?

Я уже хотел было протянуть руки ко всему, что раньше так действовало на меня — к груди, к заднице, к шее, но… Под ее рукой ничегошеньки не оживает, не набухает, не… Полный штиль.

Она с усмешкой убирает руку, отвернулась и пошла в холл, на ходу бросив:

— Выключи.

Я сую руку в скрытую за зеркальной стеной нишу и выключаю сигнализацию. Потом зеваю и… выключаю «рубильник».

Рыжая стояла и ждала ответа. Ответить мне было нетрудно, но я хотел, чтобы она поняла смысл ответа — весь его смысл.

— Ты хочешь, чтобы я сказал прямо сейчас? Прямо так взял и выбрал? — спросил я.

— Да, — твердо выговорила она и добавила чуть тише: — Пожалуйста…

— Но ведь ты не дура, и ты понимаешь, что выбрав тебя, я выберу и все, что к тебе приложено.

— Да, — кивнула она.

— И тебя это совсем не трогает?

— Нет… — как-то хрипло сказала она, резко мотнув рыжей гривой. — Меня это не «не трогает». Меня это не ебет.

— Но это есть, это — часть… выбора. Зачем нам закрывать глаза, делать вид… притворяться? Зачем hypocrisy? — я смотрел на нее с каким-то внезапно проснувшимся странным интересом. — Не мой жанр. И не твой… Не наш.

(… Она явно что-то скрывает от меня. Я вижу… Я сыграл какую-то роль в сложной игре, её игре, только эта игра вышла из-под её контроля, и теперь она растеряна…)

— Я знаю, — кинула она и… продолжала ждать.

Все, как-то отстраненно подумал я, я сказал ей всю правду. Она знает меня таким, какой я есть. Я ни за что себя не выдаю — ни за что другое. Она видела мой страх перед ее мужем-покойником, видела, как я стал трусливо заискивать перед ним, стоило ему глянуть на Кота. Она видит, как мне нравится все, что покупается за деньги, как мне нравятся деньги… А что сильнее влияет на выбор — она сама или… dolce vita… Пускай потом сама ломает себе голову и грызет печенку, если захочет, а я… Я ведь, если честно, и сам не знаю. Ладно, она ждет, ей не по себе, она мучается, а их нельзя мучить, нельзя обижать….

— Останусь, — легко и как-то равнодушно выговорил я. — Прямо сейчас. Считай, уже остался, развелся, расплевался, но… Мне все равно придется съездить домой.

— Зачем?

— Ну, взять свои вещи…

— Какие?

Я хотел что-то сказать, но… задумался. А правда, какие? Мой маленький компьютер — здесь… Что еще я нажил за двадцать с лишним лет трудовой деятельности?.. Без чего мне не обойтись? Ах, да, шмотки…

— Ну, шмотки — не могу же я ходить всю жизнь вот в этом…

Я вдруг сообразил, что на мне до сих пор роскошная лайковая куртка Ковбоя (кстати, там в кармане должен лежать золотой «Ронсон», если только я не выронил его на… песок) и что теперь эта куртка — моя… И не только куртка…

Рыжая усмехнулась, повернулась к шкафу, резко распахнула зеркальные «купейные» створки, и обернувшись ко мне, спросила:

— Этого тебе не хватит? На две жизни?

Кот отвернулся от окна, круто развернулся на всех четырех лапах

(Господи, как же похож на…)

и прыгнул в шкаф.

— Ну, вот, — довольно кивнула Рыжая. — Он тебе все показал.

— Слушай, ты, конечно, богата… Ну, по сравнению со мной. Ты — богатая… вдова, — я легко выговорил это слово, и она очень легко восприняла его, даже не поморщась, — но я… Я зарабатываю гроши, а если нет притока, бабки… Любые бабки — кончаются, а сейф… Мы никогда его не откроем, ведь у нас нет…

Кот завозился в шкафу, из-за створок показался сначала его распушенный хвост, потом он, невидимый нам, развернулся там, внутри, и из-за створки высунулась его морда, с зажатым в зубах красным… Красной ленточкой. Или шнурком. Мы уставились на него, и Рыжая… расхохоталась.

Она смеялась и кашляла, согнувшись почти пополам, прижав ладони к горлу, и никак не могла успокоиться, а я…

Я подошел к шкафу нагнулся, осторожно вынул из пасти Кота красный шнурок,

(… он легко выпустил его, облизнулся и посмотрел мне в глаза — поиграем?)

вытащил из шкафа дешевый на вид нож для бумаг, повертел его в руках, надавил сразу на оба рожка рукоятки у лезвия, деревянное лезвие отскочило, брякнувшись на ворсистый ковер, и в руках у меня оказался торчащий из деревянной рукоятки небольшой сейфовский ключ.

Рыжая вдруг перестала смеяться, резко выпрямилась и уставилась на меня с каким-то странным выражением лица. Ей, наконец, с запозданием пришло в голову то, что мне — пришло сразу.

— Господи, — прошептала она, — там же… это. Там же…

— Да, — сказал я.

— Черт с ним, — сдавленно и глухо выговорила она. — Давай выкинем этот ключ и забудем про него. Черт с этими бабками, мы не будем голодать… Забудем про них, ну, пожалуйста, не надо открывать, я… Прошу тебя, я просто не смогу смотреть…

Я повернулся и двинулся к двери.

— Господи, неужели ты станешь?… — крикнула она.

— Стану, — не оборачиваясь, пробормотал я,

(А вот это уже моя игра, это — мне решать…)

— Не знаю, как остальное, но… она — моя, — и вышел из кабинета.

* * *

Откинув металлическое «ушко», я вставил ключ в прорезь и вспомнил…

(— Я даже скажу тебе код… Влево — на сто, вправо — на двести, еще раз влево — на двести пятьдесят, и опять влево — на пятьсот…)

«0» был в центре кружочка с делениями вверху, «500» — напротив, внизу. Я повернул ключ четыре раза (после каждого поворота раздавался негромкий щелчок — верно), открыл дверцу, выгреб прямо на пол много аккуратных банковских пачек (только сто долларовые купюры), вытащил и поставил на шкаф с телевизором

(на экране все еще «снег» — надо выключить…)

одну большую и две маленькие коробочки, обитые черным бархатом, и уставился в зияющий пустотой железный ящик. Больше там ничего не было. Ни в нижнем отделении, ни в верхнем. Сейф был пуст.

* * *

— Где же она? — сквозь слезы спросила Рыжая. — Где она может быть?..