Разделенные - Нил Шустерман

Но для Трейса речь больше не шла о каком-то там задании. И время, когда он играл на обе стороны, тоже позади.

Вот поэтому он и летит сейчас к Кладбищу, словно серфер, несущийся впереди цунами. Трейс готовится к бою.

В сумерках он с визгом тормозит у запертых ворот и давит на клаксон, пока двое подростков-привратников не выходят выяснить, кто это там дебоширит. Увидев Трейса, они немедленно открывают ворота.

– Господи, Трейс, ты что, хочешь разбудить весь Тусон?

Второй дежурный фыркает:

– Как же! Эту сонную дыру не разбудишь!

«Бедные, вы, нечастные, – думает Трейс. – И не подозреваете, что вас ожидает». Он оглядывает винтовки, небрежно свисающие с плеч привратников, словно это не оружие, а так, модный аксессуар.

– У вас там патроны с транквилизатором? – спрашивает он.

– Ага, – отзывается первый дежурный.

– Замените их вот на эти.

Трейс достает с заднего сиденья джипа два ящика с самыми мощными боеприпасами в арсенале военных. Один такой патрон слону голову снесет.

Парни смотрят на патроны так, будто им предлагают подержать новорожденного, и они боятся его уронить.

– Да пошевеливайтесь же, заряжайте! Когда в следующий раз к воротам подъедут, разговоры не заводите, сразу стреляйте и не останавливайтесь, пока патроны не кончатся, поняли?

– Д-да, сэр, – говорит первый. Второй лишь кивает, кажется, он онемел. – А почему, сэр?

– Потому что инспекторы наступают мне на пятки!

В угасающих вечерних сумерках Лев и Мираколина шагают по шоссе, огибающему северную окраину Кладбища. На проржавевшем дорожном указателе стрелкой обозначен въезд на военно-воздушную базу Дэвис. В пустыне, примерно в миле позади ограды, можно различить неясные контуры самолетов.

– Военно-воздушная база? Твой друг прячется на военно-воздушной базе?!

– Это давно уже никакая не база, – отвечает Лев. – Закрыли сразу после войны. Это теперь стоянка для списанной воздушной техники.

– Так, значит, Беглец из Акрона скрывается в одном из этих самолетов?

– Не он один и не в одном самолете.

Ограде, кажется, нет конца. Раз в несколько минут мимо ребят проносятся автомобили по пути в Тусон или из него. Водители, конечно, замечают их и наверняка задаются вопросом, что здесь делает эта парочка, но Льву все равно. Его цель – вон она, рукой подать, и не хочется терять время и играть в прятки каждый раз, когда на шоссе забрезжит свет фар.

– Помнится, где-то здесь были ворота. Они охраняются, но дежурные меня узнают и впустят нас.

– Уверен? Не все же в мире твои верные почитатели, как бывшие уготованные в жертву в храме Кавено.

Ну, наконец-то, вот они, ворота! Лев прибавляет шагу.

– Эй, куда ты так спешишь? – окликает его Мираколина.

– Догоняй! – кричит Лев в ответ.

Приблизившись к воротам, он видит, как к нему навстречу устремляется один из охранников – узнал, конечно, хочет поприветствовать. В руках у парня какая-то штуковина, но уже темно, и Лев не может разобрать, что это, пока не становится слишком поздно. Одиночный выстрел грохочет в умирающих сумерках.

Щелчок наручников знаменует для Старки начало нового, особо захватывающего действа – трюка с исчезновением. У него нет ни ключа, ни перочинного ножа за подкладкой ботинка, словом, расковырять замок нечем, но истинный мастер должен импровизировать.

На глазах у всего Кладбища закованного Старки ведут к самолету Коннора. Это страшное унижение. Но он всеми силами сдерживает обуревающую его ярость, стараясь сохранить самообладание. Коннор, тварь надменная! Еще благородного из себя корчит, мол, «обращайтесь достойно»! Старки предпочел бы, чтобы его тащили по пыли и грязи. Он отбивался бы, вот это было бы достойно! А его чуть ли не жалеют. Такого оскорбления Старки не спустит никому, а уж Коннору – тем более!

Надзирателей двое, оба крупнее него, к тому же вооружены. Они заводят Старки в салон, обматывают стальную распорку фюзеляжа цепью наручников и опять замыкают браслеты на его запястьях. Теперь Старки никуда не деться. Один из парней издевательски салютует ему ключом, кладет его в карман, и оба стража удаляются довольные. Дверь за ними закрывается, и отныне Старки может считать себя военнопленным.

Он внимательно наблюдает за охранниками из окна самолета. Ребята оживленно болтают – видимо, они друзья. Само собой, оба не из подкидышей. Врагам не поручили бы его охранять, а подкидыши теперь враги. Ну что ж, если Старки добьется своего, Коннор увидит, какими грозными противниками обзавелся.

Старки понимает: в его жизни настал поворотный момент. Не побег из лап инспекторов, не прибытие на Кладбище. Главный в его судьбе – вот этот самый миг, когда он стал одиноким узником, скованным и беззащитным. Все зависит от того, насколько быстро ему удастся выбраться из этого самолета. Права на ошибку нет. Если он намерен повести подкидышей к светлому будущему, трюк с исчезновением нужно провернуть так, чтобы все ахнули!

Старки садится на пол и ставит ноги на цепочку наручников. Он знает: это закаленная сталь, ее даже болторезом не перекусить. Брус, к которому он прикован, – часть фюзеляжа, его не выдернешь. Слабейшее звено здесь – это человеческая плоть.

Старки делает несколько глубоких вдохов, чтобы укрепить свой дух. Каждый фокусник, специализирующийся на трюках с исчезновением, однажды оказывается лицом к лицу с невозможностью довести трюк до конца; но истинный гуру знает: все возможно, если у тебя хватит воли, чтобы совершить немыслимое.

Найдя точку опоры и стиснув зубы, чтобы не закричать, Старки с силой обрушивает каблук ботинка на левую ладонь. Боль ошеломительная, но он проглатывает вопль и снова опускает каблук на левую кисть. Тонкие кости с хрустом ломаются. От боли Старки весь обмякает. Тело слабо, но для воли его нет преград, она выше страданий плоти. И Старки снова рубит каблуком по руке.

Не дожидаясь, когда кровь прильет к поврежденному участку и кисть распухнет, Старки чуть сдвигает браслет и ударяет каблуком по запястью. Кости запястья дробятся о металл наручника. Глаза парня застилает тьма, как будто его накачали транквилизатором и он вот-вот провалится в забытье. Усилием воли он прогоняет мрак и тошноту, дышит медленно, глубоко, не давая себе потерять сознание; от боли его ярость становится еще неистовее, и это неистовство Старки использует, чтобы довести дело до конца. Язык прокушен, во рту кровь, Старки выплевывает ее. Дело сделано. Правой рукой он подкручивает левый браслет. На этот раз Старки не в состоянии сдержаться и вопит, продавливая размозженную левую кисть сквозь тесное отверстие наручника.

Охранять пленника, прикованного наручниками к стальному брусу внутри самолета, – плевое дело. Но раз Коннор считает, что Старки нужны два охранника, кто он, Ной Фалковски, такой, чтобы спорить? За два месяца, прошедшие с того дня, когда его вырвали из лап инспекторов и привезли сюда, Коннор впервые дал ему поручение лично, и Ной не подведет. Из самолета доносится хриплый крик Старки.