Мятеж - Ханна Мэтьюсон

– Джаспер познакомил меня с целым образом жизни. Наркотики, драки, опасные заклинания – у всего этого была одна общая черта. Он жил ради разврата и опасности, ради причинения боли и страданий. Не имело значения, как действовал определенный наркотик или как работало запрещенное заклинание, пока это финансировало его пороки или делало что-то ужасное. Это не то, в чем следовало бы преуспеть, но я преуспел. Я был его протеже, и у меня все получалось лучше, чем у него когда-либо.

– Он завидовал?

– Постоянно.

Он пристально посмотрел на Сибеллу. Его колотящееся сердце обретало спокойствие, которого он не чувствовал уже больше года.

– Я просто был слишком сосредоточен на магии, чтобы увидеть это. Я был слишком сосредоточен, чтобы вообще хоть что-то увидеть.

Он удерживал ее взгляд, пока она не опустила голову, чтобы вытереть слезы, но в последний момент Олливан кое-что увидел; что-то, что напомнило ему о днях до того, как он разрушил все своим собственным высокомерием.

– Теперь ты знаешь, каким, черт возьми, дураком я был, применив то же самое заклинание к тебе в ту ночь, когда Вайолет высосала твою магию.

Сибелла покачала головой.

– Это было не то же самое. Я не колдовала. И ничего плохого из этого не вышло.

– И все же. Было глупо так рисковать тобой. Пожалуйста, прости меня, Элли.

Она замерла, слегка склонив голову набок. Ее глаза проницательно сузились. Когда один уголок ее рта приподнялся в кривой улыбке, Олливан замер.

– Теперь послушай, – начал он.

– Извини, но мне кажется, я плохо тебя расслышала.

– Не придавай этому значения.

– Олливан Симс теперь извиняется?

– Я всегда извинялся, – яростно сказал Олливан, напугав ее. – Когда я виноват. Но я не буду козлом отпущения для таких, как Джаспер Хоукс. Я не буду принимать вину только потому, что все мне так говорят. Не тогда, когда я знаю правду.

Юмор Сибеллы испарился, сменившись чем-то более мягким.

– Конечно, ты не должен нести ответственность за смерть Бенна.

Ее слова были осторожными; то, что она не говорила, звучало так же громко, как каждое ее слово.

– И я не держу на тебя зла за то, что ты тогда сделал. Тебе не нужно извиняться за помощь. Я бы умоляла тебя об этом, если бы знала, что это возможно.

Олливан и представить себе не мог, что мольбы входят в репертуар Сибеллы; но, с другой стороны, он и про себя так раньше думал. Столкнувшись с угрозой потери своей магии, он научился другому.

– Ты знаешь, что каждый верховный чародей за последние сто тридцать лет был также и президентом Общества молодых одаренных чародеев? – внезапно сказала она. Теперь она была единственной, кто смотрел в огонь. – Твой дедушка был и тем и другим одновременно. И когда я… Я проваливала свое посвящение три года подряд, и теперь у меня есть один-единственный шанс стать президентом до того, как я повзрослею, и вообще никаких шансов на победу.

Олливан откинулся на подушки, но заставил себя выпрямиться.

– О чем ты говоришь? Ты же секретарь. Бывшие секретари постоянно выигрывают президентские выборы. Разве не в этом был весь смысл?

– Да, это было моей идеей, – сказала она, прищурившись. – Но, во-первых, у нас очень неудачное начало. В то время как я должна была разбираться с растущей кучей дел членов Общества на моем столе, я общалась с контрабандистами, да и в целом этот Гайсман отнимает слишком много времени. И кроме того, оказывается, члены Общества считают, что ты дал мне эту должность только потому, что мы вместе.

Спустя год сердцу Олливана все еще потребовалось мгновение, чтобы осознать, что сейчас это было выдумкой, слухом.

– Но это тут ни при чем.

– Именно.

Он повернул лицо к огню, чувствуя себя глупо. Ничего другого он не ожидал услышать, и все же не мог отрицать, что хотел услышать что-то другое.

– Но теперь, когда ты самая интересная сплетня сезона, все, кажется, думают, что я решила вернуть тебя обратно.

– Нужно ли мне напоминать тебе, что самая интересная сплетня сезона была сопровождена прошлой ночью дружинниками из бального зала на глазах у всех? Какая от меня польза для твоей репутации?

– Возможно, более широкое общество разделяет мнение твоего деда о тебе – по крайней мере, на публике, – но преемники любят скандалы. Они выбрали тебя своим президентом, потому что думают, что ты кого-то убил, а не вопреки этому факту.

Она тяжело вздохнула.

– Но чего они не потерпят, так это бесстыдной карьеристки, пытающейся прыгнуть выше головы. Я никогда не выиграю выборы. Я просто хотела бы найти способ сообщить своим родителям, что работа секретарем не сложилась так, как мы все надеялись. Мне невыносимо слышать, как они строят планы относительно моего будущего, как будто у них наконец-то есть повод гордиться мной.

Это была горько-сладкая, знакомая территория, которую Олливан хорошо знал. Он нередко успокаивал Сибеллу, уставшую от натиска родительских ожиданий.

– Я знаю, ты можешь быть строга к себе, Элли, но увольнение с поста секретаря всего через две недели после назначения – это новый уровень даже для тебя.

Она резко подняла глаза, и он выдержал ее взгляд.

– Итак, преемники не считают тебя подходящим президентом. Докажи, что они ошибаются. У тебя есть время. Ты все еще можешь быть самым раздражающе эффективным секретарем, которого когда-либо видели эти кретины.

Сибелла слабо улыбнулась, но затем прижала колени к груди.

– Возможно, ты прав, – сказала она.

Ее голос звучал как угодно, но только не убежденно. Олливан проклинал себя. Раньше он умел ее убеждать.

– Но с тех пор, как ты направил в меня свою магию, я всегда буду знать, без чего я пытаюсь добиться успеха. Я никогда не чувствовал такой силы. Моя магия всегда была… обычной. Я так усердно работаю над этим, и это дает эффект. Но когда твоя рука легла мне на плечо и твоя магия коснулась моей, я сразу поняла, почему люди так жаждут этого.

Она с отчаянием посмотрела на него.

– Я веду тяжелую битву, и теперь никогда не смогу этого забыть. Уважение легче завоевать с такой магией, как у тебя. Если бы у меня была твоя магия и мои амбиции, я бы узурпировала Фиска быстрее, чем длится этот разговор.

Олливан открыл рот, чтобы возразить, но она прервала его.

– Я не обижаюсь на тебя за это. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы обижаться на то, что ты не хочешь того, чего хочу я. Быть верховным чародеем означало бы для тебя смерть, Олливан. Я содрогаюсь при мысли