Мышьяк за ваше здоровье - Елена Арсеньева

– Да, – кивнул Сергей. – Но мне было плевать, ясно? Мне итеперь плевать! Если вы ее убили, значит, она это заслуживала!

Это адресовалось Александру, совершенно понятно.

Он кивнул, показывая, что да, принял информацию к сведению.

– А я и не знал, кто там лежал, на заднем сиденье. Думал, вбреду померещилось, – глухо сказал Манихин. – Выходит, мы теперь квиты. Да,Анюта?

– Да, – легко согласилась она. – Как видите, Саша, вы тутодин чистенький… Серега мог бы вам о себе кое-что рассказать, верно? Но хватитна сегодня исповедей. Хватит! Вы только подумайте вот о чем: вы хотитепродолжить то, что начала Марина. Вы признаете ее право мстить. Но она ведь –нашего поля ягода. Нашего, а не вашего! Она тоже убийца. Так в чем же разница –если откуда-то сверху, из заоблачных, святых высей, взглянуть на наши грешные,пеплом посыпанные головы?

Александр вздохнул. Он еще раньше знал, что не выдержит,скажет о кружке, поэтому эти последние слова Анны были в общем-то напраснымдоводом. Но – сильным, что и говорить…

– Кружку разбейте, – угрюмо обернулся он к Манихину. – Ивыбросьте подальше, а еще лучше – закопайте где-нибудь, чтобы никто не нашел.

Манихин усмехнулся:

– Да брось ты. Думаешь, я об этом не думал? Мышьяковистаяглина, то да се… А ты знаешь, что температура обжига керамики – 1200 градусов?И требуется минимум двойной обжиг, чтобы… Какой мышьяк?! Вдобавок сверхуглазурь, которая изолирует всякий яд из глины.

– Конечно, – кивнул Александр. – Глазурь. А по глазури –цек. Трещинки. Патина, сеточка. Сеточка трещинок, замазанных контрастнымпигментом. Древняя техника. Кракле называется. Теперь понятно?

Глаза Манихина расширились. Он всегда относился к Марине какк дочери. Да, она и по возрасту подходила, и вполне годилась в духовные дочеритому парню, который писал сам на себя анонимку, который организовал своевеликолепное алиби, который уничтожил своего врага – оперативника Бушуева. Иесли бы не этот мальчишка…

И тут Манихин подумал, что если Марина вполне годилась быему в дочери, то этот мальчишка мог бы стать его сыном. Сыном, которым онгордился бы!

Вопрос: гордился бы мальчишка таким отцом?.. А непростойвопрос. Не такой уж простой, как на первый взгляд кажется!

– Ну так что, ничья? – спросил Манихин с легкой усмешкой. –Разойдемся как в море корабли? Или все же кинешься права качать? Позвонишьтуда, куда так и не дозвонился Бушуев? Ментовозку вызовешь?

– Я пойду к телефону, а вы наброситесь на меня? – с такой жеусмешкой взглянул на него Александр. – Или как? Ладно, ничья… Я не трону вас,если вы не тронете Марину.

Мгновенное молчание. Потом эти трое дружно кивнули.

– Но ты рисковый, Алехан, – со странным выражением произнесСерега. – Я бы на твоем месте… Это же все равно что радиоактивный элемент подподушкой держать! С атомным реактором спать! Она же точь-в-точь как эта… ну,которая всех мужиков травила?

– Леди Макбет?

– Во-во. Она же сумасшедшая!

– Все мы тут сумасшедшие, – легонько похлопав его позагипсованной руке, усмехнулся Манихин. – Ну и что? Ведь если жизнь жить как щихлебать, то на хрена она нужна?

Анна кивнула, соглашаясь.

Александр и словом не обмолвился. Может быть, потому, чтотоже был с этим согласен?

Манихины в сопровождении верного слуги направились к двери.

– Прощай, доктор, – сказал Петр Федорович.

Больше никто ничего не сказал.

Александр запер за гостями дверь. Умылся, почистил зубы.

Пошел в спальню. Посмотрел на Марину. Она все спала и спала,улыбаясь во сне.

Он покачал головой, ужасаясь и умиляясь безмятежно спящейМарине, сам себе, потому что не в силах отказаться от женщины, которая, можетбыть, станет для него смертельной отравой, погубит его… удивляясь и умиляясьвообще этой жизни, которая иной раз заставляет нас совершить такое… не понятноеникому, да и нам самим тоже!

Кто-то осудит доктора Меншикова? Да ладно. Судите!

И привычка думать стихами, которая не раз выручалаАлександра, подсовывая чужие мысли, если не было своих, подходящих к случаю,вдруг опять пробудилась в нем:

Но и в ясном летнем дне,

Самом тихом, самом светлом,

Смерть, как зернышки на дне,

Дремлет ядом незаметным.

Как кружится голова!

Как дрожит в бокале солнце!

Но без этого зерна

Вкус не тот,

Вино не пьется!

Он погасил свет и прилег рядом с Мариной, касаясь губами еетонко вьющихся, растрепанных волос.