Сквозь три строя - Ривка Рабинович

С нами занималась еще одна учительница – молодая девушка-солдатка, которая учила нас в основном грамматике. Она рассказала, что занятия с нами – это часть ее военной службы. Две вещи удивили меня: первая – что девушки служат в армии; вторая – что армия посылает солдаток заниматься обучением новых олим. У армии ведь есть другие, гораздо более важные задачи. Неужели мы настолько важны для государства, что занятия с нами приравниваются к военной службе? На каждом шагу я сталкивалась с непониманием жизни в стране, и мне приходилось изменять всю свою систему понятий и степеней важности, привезенную «оттуда».

После того как решилась проблема с Адой, можно сказать, что я была счастлива в центре абсорбции. Жизнь была легка и удобна, и каждый день доставлял удовольствие. Я не могла понять репатриантов из Румынии и Польши, всегда хмурых и озабоченных, жаловавшихся на каждую мелочь и часто пропускавших занятия, так как они сразу начали искать работу. Не скажу, что у меня не было забот о будущем, но всему свое время. Теперь мы учимся, а учиться я всегда любила. О нас заботятся во всех отношениях. В центре абсорбции был даже клуб, где время от времени проводились вечера развлечений и уроки народных танцев. Были организованы экскурсии по символическим ценам; мы побывали в Иерусалиме, Хайфе, Тверии и в районе Мертвого моря.

Однажды нам предложили посетить концерт классической музыки в кибуце Ягур. Автобус центра абсорбции должен был доставить нас туда.

По опыту жизни в Риге я привыкла считать, что для посещения концертов женщины одеваются в вечерние платья. В магазине одежды в поселке Гиват ха-Море я видела длинное черное платье со вставкой из серебристого люрекса на груди. Это платье казалось мне верхом элегантности, и всякий раз, проходя мимо магазина, я любовалась им. Теперь, когда объявили о концерте, я решила, что в честь такого события куплю его. Ада выбрала себе голубой брючный костюм. Принаряженные – я в длинном платье и Ада в новом костюме – мы спустились вниз и присоединились к группе олим, ожидавших прибытия автобуса.

К моему великому удивлению, ни одна из женщин не была в вечернем платье, а мужчины не были в костюмах. Все были в джинсах! Кибуцники в Ягуре тоже были одеты очень просто. Я чувствовала себя нелепо в своем длинном черном платье, мне хотелось провалиться сквозь землю. К чести окружающих я должна сказать, что не слышала ни слова насмешки. Напротив, даже удостоилась комплиментов.

В то время, в начале 70-х годов, все было просто и скромно – дома, автомашины, одежда. В конечном счете, инцидент в Ягуре пошел мне на пользу: из него я вынесла больше знаний об образе жизни в новой стране, чем из рассказов о первых поселенцах, осушавших болота.

Еще в транзитном лагере Шенау я видела еженедельник на русском языке, который издавался в Израиле и носил название «Наша страна». Меня удивили критические материалы в нем: я привыкла к подцензурной советской прессе, где такие вещи не прошли бы. В наш центр абсорбции еженедельник тоже поступал, наряду с газетами на других языках – румынском, польском, английском. Я с нетерпением ждала дня прибытия еженедельника. У меня возникла мысль о возможности устроиться на работу в нем; роль учительницы никогда не прельщала меня.

Первым моим шагом к сближению с «Нашей страной» было написание стихотворения, которое выражало патриотический пафос, переполнявший меня в то время. Был у меня определенный опыт в писании стихов; я любила свободный стих, верлибр. Готовое в памяти стихотворение, которое называлось (а как иначе?) «Возвращение на родину», я перенесла на бумагу и отослала в редакцию газеты. Поглощенная занятиями, я о нем почти забыла, но в один из дней моя знакомая, единственная репатриантка из Союза, прибежала ко мне со свежим номером еженедельника в руках:

– Тут есть большое стихотворение, подписанное твоим именем! Неужели ты написала его?

Стихотворение действительно было большим, оно занимало почти всю газетную полосу. Я кивнула – да, это мое стихотворение.

Оно зародилось во мне еще в дороге. Меня занимал образ израильского летчика, который вел наш самолет из Вены: может быть, его отец был «балагулой» (извозчиком) из еврейского местечка, а сын чувствует себя за рулем современного самолета как дома.

С одной фразой из того стихотворения я согласна и сегодня: чувству родины нужно учиться. Ощущение родины должно войти в сердце, в кровь, в душу.

Это не просто. Более сорока лет я живу в этой стране – и продолжаю искать свою еврейскую и израильскую идентичность. Этот процесс исканий закончится только тогда, когда мое тело навсегда соединится с этой землей.

Я начала писать статьи в еженедельник на единственную тему, в которой более или менее разбиралась – тему абсорбции. Я писала о хороших сторонах и недостатках системы, о том, что, на мой взгляд, следовало бы улучшить. Все мои статьи были опубликованы. Я получила от редакции письмо с приложением чека – это был гонорар, первые деньги, заработанные в Израиле. Мне удалось купить на эти деньги пару обуви.

Моя знакомая покинула центр абсорбции и переехала с детьми в Хайфу, где получила квартиру. Прибыла новая семья из Союза, в полном составе – муж, жена и дети. Они сразу навестили меня; в первые дни каждый отчаянно ищет людей, говорящих на его языке.

Первое, что женщина из новой семьи сказала мне:

– Почему вы согласились жить в такой маленькой квартирке? Семье из трех человек полагается трехкомнатная квартира!

Я ответила, что эту квартиру предложила мне администрация.

– Что значит – предложила? Вы должны были требовать!

Признаюсь, мне это даже в голову не приходило. Все, что нам дали, да еще безвозмездно, казалось мне верхом щедрости.

Объяснить, что я не приехала сюда с намерением требовать для себя максимальные льготы? Рассказать им о папе, который отказался от бесплатных билетов и от пособия по старости? Они не поймут. Чтобы закончить разговор на эту тему, я сказала только:

– Нам хватает места. Мы прибыли сюда на ограниченный срок, стоит ли бороться за дополнительную комнату?

Большой дружбы между мной и этой семьей не возникло.

Мои статьи в газету, помимо гонорара и известности, которую я завоевала в редакции, имели еще одно неожиданное последствие: оказалось, что в кибуцах многие люди старшего поколения знают русский язык и читают газету «Наша страна». Возле моей подписи под статьей всегда стоял адрес: центр абсорбции Гиват ха-Море. Члены кибуцов, как известно, всегда питали интерес к советскому строю; даже разоблачение преступлений сталинского режима не совсем погасило в них симпатии к Советскому Союзу. В дирекцию центра абсорбции поступила просьба из кибуца Эйн Харод, чтобы я выступила у них на вечере культуры с рассказом о жизни в СССР.

Я с радостью согласилась, и один из кибуцников приехал за мной. Сначала меня повели на прогулку по кибуцу. Не знаю, каково положение там теперь, после кризиса, постигшего кибуцное движение, но тогда увиденное потрясло меня. Это был большой и богатый кибуц; в нем был свой музей, великолепный обеденный зал, клуб и кафе. Весь кибуц напоминал парк: посыпанные гравием дорожки, декоративные кусты, цветы. Ничто не напоминало деревни и поселки, которые я видела в Советском Союзе! Мои гиды рассказали мне вкратце о принципах, на которых основан кибуц. Признаюсь, я была очарована.