Сквозь три строя - Ривка Рабинович

Вечером клуб был полон до отказа. Из рупоров лились мелодии русских народных песен. Ведущий представил меня. Чтобы рассказывать и отвечать на вопросы, я часто использовала русские слова, которые были всем понятны.

О чем я им рассказывала? Разумеется, я не предвидела крушения Советского Союза; как выяснилось позже, даже известные советологи не предвидели этого. Я сказала, что режим прочен и что его сила не зависит от смены вождей. Так действительно было до появления на арене Горбачева, отца «перестройки и нового мышления», но в 70-х годах никто не предвидел предстоящего краха.

Я рассказала, что у рядового гражданина нет возможности проявить малейшую инициативу, что все до мелочей предписано сверху и исполняется автоматически, без неожиданностей.

Меня попросили рассказать, в чем это выражается в повседневной жизни. Я привела в пример собрание на предприятии, даже маленьком и не слишком важном: секретарь парткома предприятия заранее определяет весь ход собрания. Сначала единогласно избирают «почетный президиум» – ЦК КПСС во главе с генеральным секретарем; секретарь парткома заранее поручает кому-то из участников собрания объявить об этом. Затем избирается «рабочий президиум» из числа участников собрания. Хотя сидение за столом президиума не имеет никакого значения, секретарь парткома заранее составляет список и передает его одному из рабочих. Тот просит слова и говорит: «Я предлагаю избрать в президиум следующих товарищей» и читает фамилии из полученного списка. Все, разумеется, единогласно голосуют за это предложение.

Далее на собрании выступают люди, которым секретарь велел выступить, и говорят то, что он велел сказать. Резолюция всегда содержит призыв повысить производительность труда и улучшить качество продукции. Секретарь зачитывает ее, и все единогласно поддерживают. Так выглядит на деле диктатура пролетариата, которая якобы господствует в стране согласно доктрине ленинизма: пролетариат и рта не может открыть без диктата сверху. Но у людей вырабатывается реакция пассивного противодействия: они игнорируют принятые решения.

Мне задали вопрос: зачем, по моему мнению, партия вмешивается в такие ничего не значащие мелочи, ведь она могла бы, без всякого ущерба для себя, дать людям больше свободы? Я ответила, что власти, по-видимому, боятся, как бы свобода действий в мелочах не распространилась постепенно на более существенные вещи. Люди могут еще подумать, что все позволено.

Я рассказала также о постоянном дефиците продуктов и других потребительских товаров. Статистика – самая засекреченная область в СССР; истинные данные о состоянии социалистической экономики известны лишь узкому кругу лидеров. Народу сообщаются только «специально обработанные» показатели.

В заключение я просила их не считать меня антисоветчицей и подчеркнула, что в молодости была горячей сторонницей коммунистической идеологии, несмотря на то, что власть была жестока к нам и выслала нас в Сибирь. Я сказала, что сохранила еще остатки веры в возможность построения «социализма с человеческим лицом». Публика ответила бурными аплодисментами.

За этим выступлением последовала волна приглашений от других кибуцов. Я выступила в шести кибуцах; с каждым разом росла моя уверенность в себе. «Ты стала знаменитостью», – сказал наш учитель. Это было новое слово, не входящее в программу ульпана.

Все было бы прекрасно, если бы не душевная боль из-за неудачной любви. Еще одна ошибка, вызванная отсутствием опыта жизни в свободном обществе. Я влюбилась в человека, который оказался «не тем».

В центре абсорбции жили в основном семьи, и я, «свежая» разведенная, страдала от одиночества. Я познакомилась и подружилась с неженатым учеником ульпана, выходцем из Франции, лет сорока с лишним. Он знал русский язык, неплохо знал иврит и помогал мне в чтении документов и заполнении анкет. Он был обаятелен и любезен, иногда возил меня с детьми в своей машине в Тель-Авив, когда я хотела навестить маму. Он ввел меня в круг своих друзей в центре абсорбции, «французов» (на самом деле выходцев из Марокко, проживших короткое время во Франции), и мы вечерами вместе пили кофе; иногда я играла с ним в шахматы.

Более опытная женщина на моем месте обратила бы внимание на его странное, «не мужское» поведение: он не пытался флиртовать со мной, а мои попытки понравиться ему оставляли его равнодушным. Видимо, все в центре абсорбции знали, что он гомосексуалист, только я не поняла это. В один из дней он сам сказал мне: «Я не люблю женщин». Видимо, понял, что я неравнодушна к нему и питаю надежды на взаимность. Вскоре после этого он покинул центр абсорбции. Несмотря на его признание, я тосковала по нему.

Незаметно подошел конец срока нашего пребывания в центре абсорбции. Однажды меня вызвал к себе социальный работник; в его кабинете сидел еще один человек, представитель министерства строительства. Они спросили, где я хотела бы жить. Двоюродный брат в свое время советовал мне: «Проси квартиру в Бат-Яме. Это город на берегу моря, можно ходить на пляж и купаться; он близок к Тель-Авиву; тебе удобно будет навещать маму и ездить на работу». Я ответила на их вопрос: «В Бат-Яме».

Они посоветовались между собой и сказали: «Есть у нас один адрес в Бат-Яме, но дом еще строится, едва ли он будет готов к тому времени, когда вам придется покинуть центр абсорбции». Я сказала, что какое-то время мы сможем пожить у моей мамы. Они дали мне адрес и посоветовали съездить туда, ознакомиться с местом. Если я решу, что оно меня устраивает, они утвердят получение мною квартиры в этом доме.

Этаж и номер квартиры, сказали они, определится только тогда, когда дом будет готов к заселению. Всех будущих жильцов пригласят в бюро компании «Амидар», которой принадлежит дом. Там будет произведен розыгрыш номеров квартир.

Красивое имя дали основатели этому городу, простирающемуся вдоль берега моря. Бат-Ям в переводе на русский язык означает «русалка», в буквальном переводе – «Дочь моря». Одна из прекрасных сирен, которые соблазняли Одиссея и его воинов на их пути домой из далеких странствий. Этот образ возник в моем сознании, когда мы вместе с мамой поехали на первую встречу с моим будущим домом.

Сколько мест жительства я сменила до того дня? Рига, поселок Малые Бугры, село Парабель, городок Колпашево, город Томск, еще раз Рига… Всякий раз при перемещении – вынужденном или добровольном – твоя жизнь ломается, рвутся немногие нити связи с людьми, разрушается построенное с таким трудом. Всякий раз стоишь перед новой полосой препятствий. Усталость сотен лет изгнания падает на твои плечи, ты не можешь больше… Неужели здесь, в этом городе у моря, придет конец моим скитаниям?

Мы довольно долго ехали автобусом, пока прибыли в центр Бат-Яма и начали искать нужную нам улицу. То, что мы увидели, представляло собой огромную стройплощадку. На каждой улице было несколько готовых и заселенных домов, несколько строящихся домов и много пустых участков для будущей застройки.

Мама, привыкшая к виду центра Тель-Авива, ужаснулась при виде города, который только сейчас рождается.