Секрет каллиграфа - Рафик Шами

Уже в первую неделю заключения Хамиду поступил заказ: изречение из Корана шрифтом «куфти», который ему не особенно нравился.

Впоследствии он выполнил немало каллиграфий, которыми господин начальник одаривал своих высокопоставленных друзей как в Сирии, так и за границей.

— Это срочно, — каждый раз добавлял надзиратель.

Ему дозволялось спускаться на нижние этажи тюрьмы. Во время своей первой и единственной прогулки в сопровождении охранника Фарси убедился, в каком «люксе» живет он и его соседи — привилегированные отпрыски знатных кланов. Большинство заключенных ютились в темных, промозглых конурах, из которых несло гнилью.

Кто были эти люди? Среди них попадались профессора и поэты, адвокаты и врачи, которые часами могли говорить не только об арабской, но и греческой, французской или английской поэзии или философии и тем не менее готовы были без жалости удавить человека за сигарету, миску супа или так, без всякой причины. За воротами тюрьмы человек сбрасывал с себя культуру и цивилизованность, словно легкий дождевой плащ.

Никогда больше Хамид Фарси не ступал на эти этажи.

Кроме необходимых для работы принадлежностей, сертификата, подтверждающего его квалификацию мастера, драгоценной рукописи тринадцатого века, множества теоретических пособий и тетрадей с тайными шрифтами, а также каллиграфии восемнадцатого века, подаренной ему одним коллегой, Фарси хранил у себя старую фотографию, которая висела в рамке над его столом возле окна. Она выцвела от времени и сырости, так что и без того неяркие цвета перешли в бледную сепию.

Это был его детский снимок, сделанный в доме бабушки и дедушки после семейного праздника. В то время сестра Сихам и младший брат Фихми еще не появились на свет.

Никогда прежде Хамид не видел это изображение таким, как сейчас.

На первом плане, гордый как король, восседал дедушка, с ним, любимым внуком, на коленях. Оба торжествующе смотрели в камеру. Бабушка Фарида с цветами сидела на скамейке слева, несколько поодаль, словно не имела никакого отношения к своему мужу. Позади нее, в центре, стоял дядя Аббас, слева от него дядя Башир, а еще левее отец. Вместо того чтобы унаследовать предприятие деда, как полагается старшему сыну, он посвятил себя каллиграфии, но до конца жизни оставался посредственным ремесленником. Отец выглядел усталым. На некотором расстоянии от него одиноко стояла мать. Она смотрела куда-то вдаль.

Тетя Майда выбрала место за дедушкой, рядом со своим супругом дядей Субхи, одетым в военную форму. Тогда он еще имел чин офицера французских ВВС. Позже его, известного и хорошо оплачиваемого летчика, пригласили служить в молодой армии Саудовской Аравии, с перспективой получения гражданства. Он эмигрировал, но тетя Майда нашла жизнь в новой стране скучной, а климат слишком жарким. Каждое лето она с детьми возвращалась в Дамаск. В конце концов их стало девять, а каникулы в Сирии год от года затягивались все дольше. Поговаривали, что муж тети Майды взял в жены саудовскую принцессу. Это тем более походило на правду, что дядя Субхи занимал высокий пост в тамошнем министерстве обороны и был близок к королевской семье.

Лишь позже, когда тетя Майда состарилась и стала приезжать в Дамаск одна, в то время как ее сыновья и дочери оставались с отцом или своими семьями, всем стало ясно, что она не живет с мужем. Он платил ей большое ежемесячное пособие, но никогда больше не навещал ни ее, ни родной город.

Майда любила Хамида, но общалась с ним мало, потому что не терпела его родителей. Однако, когда племянник нуждался в ее помощи, она немедленно объявлялась. Так было во время его первой и второй женитьбы.

— Дедушка говорил правду, — убеждал сам себя Хамид. — Тетя Майда приносит несчастье. За что бы она ни взялась — все идет плохо.

Он снова поднял глаза на фото. Между тетей и ее мужем стоял их старший сын Рушди. Он был на три года старше Хамида и сильно косил. Поначалу Хамид думал, что он делает это шутки ради, но после того, как однажды Рушди обеими руками потянул его за уши, так что при этом Хамид скосил глаза еще больше, он перестал смеяться. Четыре сестры Рушди не приехали на праздник, и на снимке их не было. Они гостили у родителей своего отца, которые, в отличие от бабушки Фариды и ее мужа, с радостью принимали у себя девочек.

Справа от Субхи красовалась тетя Сахлийе со своим женихом Халимом. Она старательно позировала, словно снималась для прессы. Халим пользовался славой известного исполнителя народных песен, и по нему сходили с ума все женщины Дамаска. Злые языки говорили, что после трех лет брака с ним тетя Сахлийе так и оставалась девственницей. Потом он подал на развод и отбыл со своим новым любовником, канадским дипломатом, за границу. Миловидная тетя Сахлийе вскоре вышла за одного молодого режиссера. Уехав с ним в США, она потеряла связь с семьей.

Наискосок от Халима виднелось лицо тети Басмы, тогда еще двенадцатилетней девочки. Бабушка родила ее в сорок лет и совсем не любила. Басма была белой вороной в семье. Даже на этом снимке она не разделяла всеобщего торжественного настроения, но смотрела с вызовом, словно хотела потребовать у фотографа объяснения происходящему.

В середине тридцатых годов Басма влюбилась в одного врача-еврея и уехала с ним в Израиль. Тогда эта страна называлась Палестиной и находилась под английской оккупацией. Дед воспринял это как личное оскорбление и демонстративно лишил ее наследства, призвав в свидетели уважаемых в городе купцов и шейхов. Вероятно, таким образом он пытался спасти свою репутацию.

Возле тети Басмы стояла старая повариха Видад. Ее присутствие на снимке объяснялось суеверностью бабушки и ее страхом перед числом тринадцать. Хамид хорошо помнил эту женщину, которая вечно хлопотала на кухне в перепачканном жирными пятнами переднике. На фотографии она была в элегантном черном платье.

Теперь этот снимок стал для Хамида окном в другой мир, словно журнальные фотографии индейских вождей, гавайских танцовщиц или обитательниц гарема. Запечатленное мгновение счастья из прошлой жизни. Не много таких довелось пережить ему в детстве и юности. Дедушка любил Хамида, защищал, баловал и играл с ним, как приятель. Со временем он хотел передать ему свой магазин ковров, потому что считал мальчика умнее любого из собственных сыновей.

Именно дед впервые стал заниматься с Хамидом математикой и астрономией. Вскоре расчеты превратились для мальчика в увлекательную игру, заставившую его навсегда полюбить мир чисел. А когда внук чего-то не понимал, дедушка терпеливо объяснял ему, не жалея своего драгоценного времени.

Хамид мечтал остаться здесь навсегда. Каждый визит заканчивался для него трагедией, потому что надо было возвращаться к родителям, где царили казарменные порядки и пахло кислятиной. А в доме бабушки в воздухе вечно витал аромат жасмина и розы.

Дедушка, которого тоже звали Хамид Фарси, до смерти оставался ему защитником и покровителем. И это очень злило мать, которая ненавидела свекра. На фотографии она выбрала себе место как можно дальше от него и стояла, сжав губы, словно это она, а не ее сын незадолго до того получил трепку. На снимке этого не было видно, но Хамид помнил, как горело его правое ухо. Хотя победа над матерью заставила его забыть о боли.