Поездом к океану - Марина Светлая

Потом она поняла. Сообразила, что за шум. Это плач – тоненький, горький, женский и детский, разносящийся по всей деревне. Они плакали, а мужчины их покидали. Как и обещал Ван Тай, его люди уходили с рассветом. А это значило, что ее возвращение к французам совсем близко. И, наверное, ей до́лжно радоваться, только отчего-то она не испытывала ничего похожего на радость. Совсем.

Чувство, наполнявшее ее, разрывало душу. Говорят, что органа такого в человеке нет, но что же тогда болит так сильно, господи боже? Неужели сострадание способно приносить подобную муку?

Мужчины уходили. Их женщины оставались. Женщины всегда остаются – ждущими своих солдат или вдовами, все одно. Привычная жизнь заканчивается в один день и похоже, что навсегда. Ей ли не знать?

Не в силах далее стоять на месте, она отошла от окна и принялась одеваться – нужно же было хоть чем-то заполнить это время. Нужно же как-то жить до того мгновения, как откроется дверь и прояснится ее собственное будущее. Его ей хотелось встречать не в крестьянской одежде, а в форме, в которой сюда пригнали. За дни ее странного плена она кое-как починила и рубашку, и юбку. Да толку? Теперь они на ней сходились с большим трудом. Не помещалась полная, налитая грудь, натягивая пуговицы так, что, казалось, нитки лопнут. Никак не вписывалась талия – еще немного и ткань затрещит. Аньес и сейчас походила на ободранную голодную кошку, которая страдает недоеданием. Но фигура ее менялась слишком заметно, чтобы продолжать делать вид, что все хорошо, даже если зеркала не было. Да и откуда здесь зеркала́?

Втиснувшись и некоторое время помучившись, понимая, что ей даже дышится с трудом, де Брольи почти смирилась, что придется вернуться в свободную одежду, врученную ей вьетнамцами, но сделать этого не успела.

Дверь наконец распахнулась, и в сероватую от утреннего света комнату вошел Ксавье, как всегда энергичный и, кажется, почти что потирающий свои небольшие ладони.

- Как славно, что вы не спите! – объявил он с порога вместо приветствия.

- Сложно спать, когда такой шум, - проворчала Аньес, кивнув на окно.

Так они и застыли. Он заскользил взглядом по ее фигуре, а она, не понимая, как быть, хотела одного – закрыть свое тело руками. Тяжесть прибивала к полу все сильнее.  Предчувствие катастрофы пахну́ло холодом в лицо.

- Я хотел переговорить с вами до того, как войдут французы, - проговорил Ксавье.

- Как скоро это случится? – отмерла она. И двинулась по комнате к окну, надеясь лишь, что ее движения спокойны и размеренны. Он – почти верил.

- Люди Ван Тая вчера засекли их километрах в тридцати. Сами понимаете, как это ничтожно мало. Ночью они идти не могли, думаю, остановились на привал. Но сегодня дойдут наверняка.

- Потому Ван Тай так спешит сейчас?

- Да. Французов ведет наш человек, он найдет способ удержать их немного дольше, будут петлять в джунглях некоторое время, но слишком долго тоже нельзя - догадаются. Ван Тай оставляет здесь небольшой отряд, чтобы удержать их на подступах к деревне, насколько хватит сил, чтобы дать остальным убраться.

- А вы?

- А я о себе позабочусь. Сейчас главное – подготовить вас. Ввиду новых… новых обстоятельств, - Ксавье закашлялся и отвел глаза, - вы понимаете, что КСВС разорвет с вами контракт? Я имею в виду…

- Я знаю, что вы имеете в виду, - резко оборвала его Аньес, помертвевшим голосом, но странным образом испытывая странный, не поддающийся контролю жгучий стыд. – И да, я не настолько дура, чтобы не отдавать себе отчет, что из армии меня вышвырнут, но, мне кажется, что это моя забота, а не ваша.

- Вы ошибаетесь.

- Что?

- Вы ошибаетесь, де Брольи. Сейчас уже нам необходимо думать о том, как наилучшим образом обезопасить вас, да и себя тоже. Здесь нет ничего личного. О вашей… вашем положении еще несколько дней назад мне сообщила женщина, что здесь служит. Она догадалась, впрочем, не заметить, кажется, трудно. И я несколько озадачен тем, как распорядиться этой информацией. Вы понимаете, что вас замучают допросами? Будут теребить, пытаться запутать, может быть, и запугать. Вам не дадут никакого покоя на очень долгое время, и я не знаю, выдержите ли вы… это все…

Аньес, очень внимательно выслушав его, непроизвольно выровняла плечи и, сама того не замечая, задрала подбородок. Когда она заговорила, ни смущения, ни стыда, ни чувства вины как не бывало. Напротив, ее речь была спокойной и даже несколько высокомерной, какую могла себе позволить богатая наследница из Финистера, жена члена правительства – давно забытый тон, от которого окружающие сразу чувствовали, кто она такая и что к ней лучше не приближаться, если она сама того не позволяет.

- Я добилась того, чтобы приехать в Индокитай, Ксавье, тогда, когда это было невозможно. Я попала в армию, когда мне отказывали на каждом шагу. Я прошла путь от Сайгона до Вьетбака, и немалую его долю – собственными ногами. Меня чуть не расстреляли, чуть не изнасиловали, о мое лицо тушили окурки, я голодала, спала на камнях, мокла под ливнями, когда негде было укрыться, и умирала от жары, когда мне не давали воды, но я дошла. Вы полагаете, что я могу хоть что-то не выдержать? Право слово, это смешно!

Ксавье смотрел на нее некоторое время, будто бы оценивал, что из сказанного он может принять за аргумент. Ее вид и слова правда сейчас производили сильное впечатление, сложно было не проникнуться ими, впрочем, он не спешил сдаваться.

- Допустим, - склонил он набок голову, неожиданно улыбнувшись. – Я даже готов согласиться. Но вас определенный срок будет иметь в виду Комитет национальной обороны. Любой ваш шаг станут контролировать. Да они попросту не дадут вам спокойно дышать.

- Но это же не навсегда! Если не привлекать к себе внимания, не думаю, что их настойчивый интерес продлится долго. Обещаю быть как можно более скучной, - ее губы дернулись в подобии улыбки, и она глухо выдохнула: - Все равно здесь ничего не сделать, Ксавье. Если надо выдержать – выдержу. У меня иного выхода нет, а я хочу, чтобы меня оставили в покое. Я в любом случае перед ними чиста. Я была в плену. Мне не говорили, куда меня ведут, я даже толком не понимала, где нахожусь. Ван Тая я видела лишь издалека и полезной быть не смогу. Похитили меня из-за пленок, думали, я расскажу что-нибудь интересное для их разведки. Когда поняли, что я ничего не знаю, не пристрелили, чтобы обменять. Это все. Думаю, этой версии я буду придерживаться. Она ведь правдоподобна, да?

Ксавье снова помолчал. Вряд ли в намеренной, нарочитой паузе, но скорее обдумывая сказанное. Зная эту женщину вот уже некоторое время, ведя ее почти с самого начала, он не имел оснований для того, чтобы сомневаться в ее словах. И ее решимость не могла не восхищать. Беда в том, что худший ее враг – убежденность в собственной правоте. И еще в том, что именно это качество они и должны были сейчас использовать, хотя ему это и не нравилось. Ее женственность и привлекающая внимание внешность могли быть куда большим, куда лучшим оружием в их борьбе, да только попробуй, втемяшь ей.