Мужайтесь и вооружайтесь! - Сергей Заплавный

Но радостные возгласы тут же сменились тревожными:

— Чего ждем? Пора и нам на ляхов ударить, не то они людей Скосыря, как зайцев, перебьют!

И правда, обозленные шляхтичи сворой накинулись на одного, затем на второго, третьего засадника… Блеснули на солнце сабли, и рухнули в высокие травы иссеченные тела удальцов.

Болью отозвалась их гибель в душе Пожарского. Но он продолжал ждать, когда передовые отряды польской кавалерии, поминая в сердцах сто крот дяблов[89]и прочую нечисть, одолеют полосу скрытых и явных препятствий и выйдут к росстани. Место для сражения здесь самое подходящее. Есть где развернуться. Есть где укрыться. И обзор с башни неплохой. Вся арбатская, чертольская и немалая часть Замоскворечья до Воробьевых гор отсюда хорошо просматриваются, а Кремлевский холм и Неглинный верх так и вовсе видны, как на ладони.

У Ходкевича такого обзора нет. Но стоит ему захватить Новый Девичий монастырь, и он появится. Там достаточно звонниц и сторожевых башен, чтобы одну из них сделать наблюдательной. Конечно, гетман рассчитывает на стремительный прорыв у Арбата, но он достаточно дальновиден, чтобы и к осадному противостоянию быть готовым. К тому же, согласно военным правилам, принятым в европейских государствах, командующий армией должен руководить наступлением издали и лишь при острой необходимости принимать личное участие в баталии. Стало быть, Ходкевич в любом случае мимо обители без боя не пройдет.

Держа это в уме, Пожарский еще с вечера усилил монастырскую заставу. В подкрепление засевшему там окольничему Никите Васильевичу Годунову он послал отряд стрельцов и лучников молодого князя Федора Куракина. Такая предосторожность вызвана еще и тем, что другой Годунов, Федор Алексеевич, покинув сибирскую дружину Василея Тыркова, в стан Трубецкого переметнулся. Теперь надо быть ко всему готовым. А Куракин, хоть и молод, но смел, сообразителен, взглядами тверд. В случае чего он сумеет защиту монастырской крепости в свои руки взять. Да, похоже, уже и взял. Вовремя его люди польскую кавалерию со стен обители обстреляли. С одной стороны — удальцам Михея Скосыря помогли, с другой — зубы Ходкевичу показали: не лезь-де на нас войною, гетман, за здорово живешь нас не возьмешь.

Сейчас Пожарского больше всего заботило, откуда Ходкевич будет управлять боем. Если он сам кавалерию возглавит, то и Пожарский не медля навстречу ему выедет, а нет — так и князь повременит. В сражение никогда не поздно вступить. Куда сложнее держать в поле зрения все происходящее вокруг, принимать быстрые и точные решения, жертвовать одним, чтобы сохранить и усилить другое, гореть, но не сгорать до победного часа. Безоглядная храбрость и лихой наскок впечатляюще со стороны смотрятся, да вот беда — не всегда они оправданными бывают. От иных урона гораздо больше, чем пользы.

До боли в глазах вглядывался Пожарский в конное полчище Речи Посполитой. После короткой заминки оно вновь двинулось к стенам Белого города, однако на этот раз настороженно, неторопко.

По описаниям лазутчиков Пожарский довольно зримо представлял, как выглядят польские военачальники и прежде всего Ян-Кароль Ходкевич. Но с Арбатской башни высматривать гетмана по этим описаниям — дело безнадежное. Легче иголку в стоге сена найти. Искать надо скопление региментаров, которое ему сопутствует. В отличие от рядовых рыцарей они и их телохранители поверх доспехов пышные одежды надевают. Чаще всего это кунтуши с откидными прорезными рукавами, позолоченной шнуровкой и прочими украшениями, а на голове шапки с лисьими хвостами. Чем больше скопление начальных людей, тем выше чин, который ими распоряжается.

Зеркально вспыхивали на солнце щиты и панцири грозного панства, чешуей переливались их кольчуги, волнами щетинился лес копий. В этом море кованого железа яркие пятна цветных одежд особенно заметны, но ничто не указывало на присутствие гетмана. Очень уж все далеко и зыбко.

Среди крылатых кавалеристов, возглавлявших войско, Ходкевича тоже не видно. Там главенствовал рыцарь на длинноногом аргамаке, упрятанном в блескучую попону с коваными бляхами. Грудь рыцаря украшал огромный восьмиконечный крест, а голову — шлем с клювастым налобником и снопом белых перьев на шишаке. Судя по кресту и шлему, это кавалер Мальтийского ордена пан Новодворский, боец опытный и неустрашимый.

«Ну что же, — подумал Пожарский, — у Хованского опыта и мужества не меньше. Справится. Жаль, не мне с Ходкевичем, а ему с Новодворским выпало дело начинать».

Словно прочитав его мысли, Минин оживился:

— Пора, князь. Гетман от тебя никуда не денется. Не промешкать бы.

Пожарский и сам видел, что пора: передние ряды польской кавалерии вот-вот на раздорожье вымахнут.

— Кабы гетман был маленький, а карман у меня большой, я бы его в карман посадил, — пошутил он, но тут же посерьезнев лицом и голосом, велел бить наступление.

Трубачи и барабанщики, расположившиеся на стене Белого города, только этого и ждали. Разом громыхнули три больших медных барабана, затрубили трубы, зазвенели литавры.

Откликаясь на их зов, пронырнули через строй дворянской конницы и разом пальнули по неприятелю из ручниц пешие самопальщики. Затем ударили пушки с земляного вала. Этот почти одновременный залп смешал передние ряды неприятеля. Но урон от него получился небольшой. Слишком уж крепки оказались панцири крылатых кавалеристов.

Вот и пану Новодворскому самопальщики лишь нагрудник с крестом на позолоченной ткани продырявили да перья с шишака сбили. Показывая, что дух его по-прежнему крепок, мальтиец рубанул мечом воздух и устремился навстречу Хованскому. Первый удар его был так силен, что князь едва в седле удержался. Разъехавшись, противники схлестнулись вновь, а вслед за ними схлестнулись крылатые рыцари и дворянская конница. И началась долгая кровопролитная сеча.

С Арбатской башни было хорошо видно, как сшибаются и перемешиваются в пылу сражения два противоборствующих войска. Польское одето и вооружено так, что пахолика[90]или рядового жолнера от пана кавалериста не всегда отличишь. А в русском сразу видно, где дворянин, а где боевые холопы, которых он привел со своих земель и которых должен был обеспечить всем необходимым. Латы из кованых пластин, иначе говоря, куяки, длиннополые кольчуги-байданы, пистоли и сабли есть только у дворян. Простолюдины этого и многого другого лишены. Правда, за время ярославского стояния Минину и Пожарскому удалось немалую часть земской рати одеть в стеганые кафтаны со стоячим воротом и короткими рукавами — тегиляи, вооружить недлинными копьями немецкого пешего строя, саблями, чеканами, самопалами или короткоствольными ружьями с разъемным крючком вместо заводного колечка. Но по пути к Москве в ополчение влились новые отряды, не обученные, одетые и вооруженные как придется, и это вновь сделало общий вид русского войска довольно пестрым, а поведение не всегда управляемым.

Зато скакуны в отрядах дворянской конницы почти сплошь белые с черными пятнами на боках и на шее. Пятна эти невелики и рассыпаны редко, а потому не очень заметны. В отличие от породистых рысаков польского войска эти кони — помесь вологодских жеребцов и ногайских кобылиц. Нравом они диковаты, овса почти не едят, роста самого что ни на есть среднего, зато быстры, выносливы и неприхотливы. Полдня могут скакать и не запалиться, а это в боевом деле, считай, самое главное.